Вячеслав Мазуренко
Подводный чернобыль

Атомная подводная лодка К-27 была уникальной. Единственной в мире, на которой был установлен атомный реактор с жидкометалическим теплоносителем. В 1964 году К-27 установила мировой рекорд подводного плавания (южная Атлантика) – 52 суток! В 1965 году – поход в Средиземное море – 60 суток. В 1968 году – подготовка первого и второго экипажей для выполнения боевой задачи – автономного плавания сроком на 90 суток. Однако, на третий день (24 мая 1968 года) после выхода, в Баренцевом море произошла ядерная авария. Моряки и офицеры получили повышенные (а часть – и смертельные) дозы облучения. Из 147 человек (не считая тех, кто потом удерживал лодку на плаву и занимался ликвидацией последствий аварии) в живых осталось треть экипажа. Предлагаем вниманию читателей отрывок из рукописи старшины Вячеслава Мазуренко и воспоминания офицеров-подводников К-27. Тем, кто далек от флота, мало что скажут слова командира К-27, капитана первого ранга Леонова: "23 мая продолжали испытывать ядерные реакторы на различных мощностях. За сутки десятки срочных погружений, всплытий. Маневры, апл разгоняли до предельной скорости, а погружение доходило до критической глубины". 24 мая, около 9-00 представители научно исследовательского института, которые были с нами на лодке, обратились к командиру с просьбой еще раз провести испытания реакторов на разных мощностях, чтобы окончательно подвести черту и убедиться ядерные установки работают безупречно. Ведь через несколько дней экипажу предстояло убыть в автономное плаванье. (Через годы нам стало известно, что предстояло пройти вокруг света без всплытия). Из записей командира Леонова "9.29- начали испытания, проведен еще раз инструктаж личного состава пульта. Вызван командир БЧ-5. 11.28 – боевая тревога для БЧ-3, для пристрелки ТА (торпедные аппараты). Скорость 20 узлов 12.00 – доклад по телефону от начальника службы Х (химчасть)), что "Курк-1" показывает ненормальную РО (радиационную обстановку) в реакторном отсеке (4-м). На мой вопрос:"Опять "Аргон -41"? – химик ответил…"Не знаю, тов. командир" Впоследствии установят: ядерная авария на апл К-27 произошла в 11 часов 35 минут. В то время, когда командир службы Х докладывал Леонову, что в четвертом отсеке резко обострилась радиационная ситуация, практически вся команда спецтрюмных уже получила огромные дозы облучения – по большей части – смертельные. Ну, а что же экипаж? Какова была на тот час обстановка? 5-й отсек. Открыт люк в реакторный… Автор этих записок нес вахту на правом борту, следил за работой турбогенератора и переговаривался со спецтрюмным Виктором Гриценко, который сидел в проходе переборочного люка. Говорили о том, как он провел отпуск на родине. Возле "холодилки" (холодильная установка) травил что то трюмный Анатолий Кулаков с Владимиром Газиным. На посту электриков переговаривались мичман Голубков с Колей Осяниным и Виктором Котельниковым. Что мы чувствовали? Ничего! Радиация ведь без запаха и цвета – невидима. Около 12 часов в отсек заскочил химик, старшина Леша Фомин с дозиметром. На лице тревога. Спросил: "Что показывает ваш прибор?" – "А ничего, – смеясь ответил кто-то из моряков, – он выключен". Фомин подошел к прибору, висевшему над входом в 4-й отсек. Включил его… И мы увидели перепуганное лицо своего сослуживца: стрелка зашкаливала… она прыгала… ей не хватало делений на шкале… Что то отметив в журнале, Фомин убежал в центральный отсек, а мы с шутками-прибаутками начали обсуждать, что могло случиться с прибором – ведь его не часто включали… Вскоре поступила команда: "Прекратить хождения по кораблю! Задраить все переборки!". Через два-три часа из четвертого отсека появились несколько спецтрюмных – и ушли в кормовые отсеки. Шли пошатываясь, молча. По "каштану" (переговорному устройству) прозвучала команда:"Все свободным в 3,4,5 отсеках от вахты, немедленно уйти в носовой и кормовой отсек!" Судя по тревожным лицам старпома, замполита и ряда офицеров, мы поняли, что на лодке случилось нечто серьезное… Но что? Никто ничего не объяснял и не говорил. Ближе к 15-16 часам многие из нас стали чувствовать себя неважно: головокружение, тошнота, головные боли, рвота… Никто и не думал, что это от облучения. Мы считали, что подобное – от усталости. Три дня ведь работали без сна и отдыха. Из записей командира Леонова "Задал вопрос командиру химчасти, что он предполагает делать?… Тот ответил, что дал указание на пульт ГЭУ (главной энергетической установки) о выходе личного состава из четвертого отсека, к тому же необходимо всплыть и провентилировать 4-й отсек (в атмосферу). 12.15 – всплыли на крейсерскую глубину. С пульта поступил доклад: мощность ядерного реактора по левому борту резко падает, причина выясняется. Проход через третий (реакторный) отсек – закрыт. 14.30 – начальник медслужбы майор Ефремов Б. И доложил командиру, что спецтрюмные получили облучение – у некоторых рвота". Леонов спросил судового врача, что тот будет делать. Врач ответил, что спецтрюмным оказана помощь, а вот давать цистамин (лекарство повышающее сопротивляемость организма радиации. – Ред.) не следует ни им, ни остальному экипажу. Почему так? Автор и сегодня не может ответить. Либо цистамина не было на корабле, либо военврач считал, что доза облучения спецтрюмных и других моряков не столь велика. В своих записках командир АПЛ отмечает, что принял решение (совместно с командиром БЧ-5) всех спецтрюмных вывести из реакторного отсека, а работы по выявлению неисправности ГЭУ поручить офицерам Офману, Ялову, Домбровскому. Хочу сказать, что возможно и было такое решение, но работы в реакторном, в основном, проводили спецтрюмные: старшина Виктор Гриценко, мичман Николай Логунов, старший матрос Вадим Кулаков, старшина Валентин Петров, лейтенант Максим Офман. Они-то и покинули отсек последними – практически по прибытию в базу. До прибытия на базу, корабль всплывал – вентилировался не только реакторный отсек, но и остальные. Потом признают, что это была ошибка, ибо при вентилировании корабля зараженная пыль и грязь были разнесены по всем отсекам. Более того, радиационная тревога на корабле не объявлялась. Во время аварии на лодке присутствовал старший лейтенант Пасхалов, представитель дозиметристов базы. Он потребовал от Леонова доложить о радиационной обстановке на базу и установить "дозу оправданного риска" Леонов отказался устанавливать дозу риска. И добавил, что доложил на базу о всплытии, в связи в "непонятным состоянием" многих моряков экипажа, а также о том, что принял решение прервать дальнейшее пребывание в море. Пасхалов согласился с действиями командира. Атомная подводная лодка под командованием Леонова П. Ф. прибыла на базу примерно в 18 часов 24 мая 1968 года. Пирс, где обычно стояла лодка, был пуст, как и причалы поблизости. Ревели и звенели стационарные приборы по контролю за радиационным фоном на базе. Этот рев был слышали в поселке Островном, да и в самой Гремихе. Лодка мощно фонила, особенно в районе реакторного отсека. На боевой рубке находились командир корабля Леонов, Новицкий(командир 2-го экипажа) старпом Воробьев и еще ряд офицеров. На пирсе стояло несколько уазиков (наверно, прибыло начальство дивизии) и машина скорой помощи. Леонов, после швартовки корабля, отдав указания старпому и помощнику, сошел на берег, подошел к командиру 17-й дивизии, о чем-то они переговорили, сели в уазик и уехали в сторону штаба. Спустя годы в книге "Трагедии под водой" контр-адмирал Мормуль Н.Г. напишет, на основании воспоминаний бывшего начальника политотдела дивизии Поливанова, следующее: "Вслед за командиром на причал сошли замполит лодки Анисов В.В, начальник медицинской службы майор Ефремов Б.И…Они доложили мне, что на лодке ненормальная обстановка, спецтрюмные едва ходят, больше лежат и травят… Короче, на лицо все признаки острой лучевой болезни…". Далее бывший начальник политотдела 17-й дивизии рассказывает, как все было организовано: подводники, сошедшие с корабля, доставлялись автобусами в госпиталь, в помещения постоянного проживания. И по прибытию апл на базу, было принято решение немедленно личный состав с лодки убрать. Что посильную помощь оказывали корабельные врачи в госпитале… Организация по прибытию атомной подводной лодки, на которой произошла ядерная авария, если судить по воспоминаниям начальника политотдела, была на высшем уровне Пусть это останется на совести политработника. Вот только не упомянул политработник о том, что всего несколько дней назад, командование 17-й дивизии почти насильно вытолкало лодку в море, несмотря предупреждение самих подводников о том, что лодка к выходу в море не готова! Да и про возвращение все не так. Когда Леонов уехал, свободные от вахты подводники стали выходить на пирс. Спецтрюмные самостоятельно не могли выйти с лодки. Им помогали те, у кого были силы. Их посадили в машину, а значительная часть моряков, после санобработки, двинулись в сторону казарм. Многие чувствовали себя плохо. Они останавливались, старались передохнуть, некоторых рвало в пути… А когда добрались до кубрика, то сил раздеться уже не хватило – так и падали на койку. Встречаясь со старпомом Воробьевым Юрием Николаевичем, мы часто говорили о том дне. Он сказал, что на лодке остались только те, кто мог нести вахту, и на тех постах, где нельзя было оставлять работающие механизмы без присмотра. В частности, в третьем, пятом, шестом отсеках остались и продолжали вахту старшины Володя Газин, Иван Пыдорашко, мичман Иван Немченко, Виктор Котельников, Леша Куст, Виктор Завизион, Виктор Балашов, офицеры Самарин Иван, Попельнух Григорий, Корбут Николай, Надточий Валерий. Офицеры и мичманы, сошедшие на берег, получили указание: немедленно, прежде, чем уйти домой, посетить кубрик, проверить состояние моряков и, если надо, направлять их в госпиталь. Вечером того дня и автор этих записок оказался в госпитале. Поздно ночью моряков посетило начальство дивизии, но толком поговорить с ними не удалось, ибо все они были пьяны. Это был тот случай, когда военнослужащим разрешали пить спирт – и не ограничивали. Вот и выпивали моряки сколько могли, а закуски снабженцы подводникам не жалели. Все считали, что спирт повышает сопротивляемость организма. Как потом скажет главный радиолог министерства здравоохранения СССР Гуськова А.К., это была ошибка. Вот в этом и была вся помощь со стороны медицинского персонала военного госпиталя в Гремихе. 25 мая, утром первые десять человек с апл К-27 с пересадками (машина-вертолет-самолет) прибыли в Североморск, а оттуда (на самолете командующего Северного Флота) убыли в Ленинград, получив на дорогу по большой палке колбасы и буханке хлеба (каждому – персонально). В самолете мы смеялись: лучше бы поставили в салоне несколько ящиков минеральной воды или пивка! Вечером того же дня самолет Ту-104 приземлился на военном аэродроме. Сквозь иллюминатор мы увидели вереницу санитарных военных машин. Их было свыше десятка – и это на десять подводников. Встречающие были удивлены: огромный Ту-104 – и всего десять пассажиров. Мы расположились в двух машинах. От сопровождающих медицинских работников, узнали, что им было дано указание немедленно направить "скорые" в аэропорт для встречи тяжелобольных. А кого и откуда – не сказали. Мы прибыли в 1-й Военно-морской госпиталь. Подъехали к 11-му спецотделению. У входа группа медработников во главе с начальником госпиталя – все в костюмах противохимической защиты. Ни о чем не спрашивая, повели в душ, забрали нашу одежду, развели по палатам – каждого отдельно. Я не знал, что более двух недель, мы не будем видеть друг друга, не будем общаться, не будем знать каково состояние здоровья товарищей. Медсестры старались не отвечать на подобные вопросы. На следующий день в отделение прибыло еще 14 подводников во главе с офицером Владом Домбровским. Последняя группа подводников, переоблучившихся 24 мая, прибыла в госпиталь 29 мая 1968 года. Всего в 1-й Военно-морской госпиталь поступило 83 человека. Остальные моряки были направлены в госпиталя Североморска и Москвы. В госпиталя ВМФ положили и командование К-27 (как первого, так и второго экипажей): старпомы Томко Е.А, Воробьев Ю.Н, помощники командиров Милованов В.Н, Сальников Л.Н, замполит Анисов В.В, командиры всех БЧ (боевых частей). Командир второго экипажа Новицкий Г.Г был направлен в госпиталь Североморска. Леонов же остался при апл и более полутора месяца работал в составе правительственной комиссии, которая занималась расследованием причин аварии. И только после завершения работы он был направлен в госпиталь Североморска. Ему сообщили, что доза облучения составила свыше 300 рентген, как и у всех подводников, которые были направлены в госпиталя. Со временем эту цифру уберут из медкнижек офицеров и сверхсрочников, и объявят, что все подводники получили годичную дозу облучения в пределах 50 рентген! О матросах и старшинах срочной службы и говорить нечего. Им никто, ничего ни о каких дозах не сообщал. В книге "Атомная подводная эпопея" контр-адмирал Мормуль Н.Г пишет: "…Двадцать человек получили значительные (от 600 до 2000 рентген) дозы облучения". Врачи госпиталя делали все возможное, чтобы спасти тех, кто был облучен. Но и врачи бывают бессильны. 7 июня 1968 года в 21.45 умирает штурманский электрик Володя Воевода, который получил смертельную дозу радиации, причем не в четвертом, реакторном отсеке, а в штурманской рубке 3-го отсека. За ним ушел из жизни Виктор Гриценко, спецтрюмный (15 часов 45 минут 16.06.68) Узнав о смерти товарища, остановилось сердце у спецтрюмного Вадима Куликова(18 часов 07 минут 18.06.68) 24 июня в 5 утра уходит Саша Петров, спецтрюмный. В 5-й палате спецотделения врачи борются за жизнь спецтрюмного Николая Логунова, который получил около четырех – пяти смертельных доз!!! Нам, стоявшим на посту не в реакторном отсеке, меняли кровь (сдавали курсанты военных училищ) по два-три раза, а спецтрюмным, в том числе Логунову, десятки раз! Десятки раз вводили костный мозг, который брали у тех же курсантов. Врачи откровенно говорили: "Мы сделали все, что могли. А теперь все зависит от Логунова и от Бога". И Николай выжил! Благодаря силе воли, благодаря жене Маше, которая бросив все в Гремихе с маленьким ребенком приехала в Ленинград. Она сутками сидела возле Николая. Читала стихи, играла на гитаре, рассказывала о новостях, но только молчала о том, что уже нет его друзей и товарищей. Более года проходил он лечение. Появилась надежда, что он сможет жить полноценной жизнью. Но болезнь преследовала его все годы. Раны от лучевого ожога не заживали. В 80-х годах ему ампутируют обе ноги, левая рука практически бездействует… А потом умирает его Маша – сердце не выдержало того, что ей пришлось пережить. И Николай горько запил и 09.01 1995 года (в возрасте 52 лет) умирает в одиночестве. Заканчивая эту тему, хочу сказать, что хоронили подводников под покровом глубокой секретности. Было запрещено вскрывать гроб с телом. Автор записок только в 2007 году разыскал родного брата Виктора Гриценко и рассказал тому о жизни и гибели Виктора. Вот так, спустя 40 лет младший брат узнал правду о смерти старшего брата. А родители Гриценко ушли из жизни, так и не ведая о причинах гибели сына. Из штатного состава двух экипажей атомной подводной лодки К-27 на сегодняшний день в живых осталась одна треть. Да и те признаны инвалидами Воспоминания офицеров Полетаева Степана, капитана 1-го ранга, участника двух боевых походов – в Атлантику и Средиземное море, командир БЧ-5 второго экипажа, после аварии исполнял обязанности (с 1968 по 1970 год) командира БЧ-5 первого экипажа. Принимал активное участие в ликвидации ядерной аварии. Инвалид 1-й группы. Россия "…История апл К-27 могла быть совсем иной. Однако имеем то, что имеем. Некоторые участники последнего выхода К-27 в море (май 1968г) чувствуют себя героями. На мой взгляд – это весьма проблематично. Герои – это спецтрюмные реакторного отсека, которых, как ягнят, бросили на заклание, и очень жаль, что никто этого не оценил и не предал их имена всеобщей известности Жаль, что не оценен вклад 2-го экипажа в ликвидацию ядерной аварии и в проведении последующих работ. Кто участвовал, тот знает, что и как было, а кто нет, тому очень повезло. Главное иметь внутреннее удовлетворение и чистую совесть перед своими товарищами. Не очень-то хочется вспоминать весь тот кошмар: когда лодка пришвартовалась, открыли люк четвертого отсека – из него вырвался пар как из доброй парилки! Кипела вода в трюме! Четверо суток моряки второго экипажа: матросы, старшины, офицеры – не выходили с лодки. Была проделала огромная работа, чтобы не допустить более тяжелой ситуации, но уже на базе". Агафонов Геннадий, капитан 2-го ранга, командир реакторного отсека, командир команды спецтрюмных второго экипажа, инвалид 1 группы, Россия "Почему то сегодня не говорят о том, что К-27 единственная в мире АПЛ, в реакторном отсеке которой неслась постоянная вахта, как и в других отсеках. Скажу, что даже до аварии, были случаи, когда радиактивный сплав тек под задницу спецам находившимся в трюме реакторного отсека. Но вернемся к спецам: конечно у них были, на мой взгляд, элементы определенного чувства исключительности, спали на реакторах, работали при температуре свыше 40 градусов, а то и выше, когда все вокруг обжигало, как в финской бане. Работать без рукавиц было просто невозможно! Спецам очень часто приходилось производить ремонт ненадежных парогенераторов. Как это делалось? Снимали крышку ПГ (парогенератора) стоя на ней, и, поднимая ее талями вместе с собой, выпускали остатки невидимого пара, который со свистом вырывался из под крышки. Что такое невидимый пар? Это пар перегретый до 360 градусов! У нас, стоящих на крышке ПГ, подошвы почти плавились. А что они (спецы) чувствовали, когда резали вспомогательные трубопроводы 1-го контура?! Ведь там светило 15-20 рентген в час. Эти работы проводились на фоне, когда разные комиссии, пробегая четвертый отсек, прикрывали свои мужские драгоценности руками. Ну как было не гордится после этого тем, что ты являешься членом команды спецтрюмных!? И мы гордились своим отсеком, любили и уважали свою профессию и то, что мы делали. Лично я гордился тем, что рядом со мной служили такие ребята, что я являюсь их командиром, командиром реакторного отсека. Если говорить о спецтрюмных во время ядерной аварии в первые дни – у меня нет слов. Ребята понимали, на что идут – и умирали достойно в госпиталях. Об этом наверно лучше расскажет мой друг Влад Домбровский, который был тогда с ними в море и госпитале. Я же лучше знаю о своих. Воротникове, Ращупкине, Литвиненко и др. Эти ребята видели, знали что случилось с их друзьями, которых увезли в госпиталь. Они шли в отсек и делали то, что нужно для уменьшения смертельной дозы радиации, и как можно быстрее. Сейчас некоторые говорят, что все было под контролем. Фигня все это! Дозики (так называли ребят из службы радиационной безопасности. – Ред.) иногда убегали из отсека, а спецы работали по ночам, когда было меньше глаз. Ремонт помпы в отсеке Колей Лагуновым и Витей Гриценко в море стоял им жизни. Но они ее отремонтировали, сделали все, чтобы она заработала. Хочу сказать, что этот ремонт должен был делать другой спец, но он сдрейфил и не пошел в отсек. Фамилию его не хочу называть. Это был единственный случай трусости среди спецов за всю историю корабля. Единственный и последний. Команда второго экипажа и остатки первого, после того как всех отправили в госпиталя, укладывали мешочки со свинцом (это тонны), а потом по просьбе науки разбирали эти же мешки, чтобы добраться до арматуры и трубопроводов 1- го контура, забитых сплавом с ураном, который был выброшенный из разрушенной активной зоны ядерного реактора левого борта. Резали эти трубопроводы ножовкой, выплавляли из них сплав, ставили заглушки, обваривали их. Потом все это вытаскивали на причал, бросали в контейнер, а утром приходили дозики и, перепуганные, заставляли нас все тащить обратно в отсек, так как по причалу нельзя было пройти. Все вокруг светилось! Огромную работу при ликвидации ядерной аварии провел и рабочий класс. Но рабочий поработал 5-7 минут, потом душ, стакан спирта и – отдых, а спецтрюмные работали без ограничения и со следующим командировочным. Кто и сколько тогда нахватался – одному богу известно, т. к. "карандаши"для измерения полученной дозы были примитивны, как и все приборы того времени, да и замеряли показания этих "карандашей" матросы ОРБ срочной службы!!! Карандашей было сотни, где уж тут до точностей! Правда объективности ради, надо сказать, что спецтрюмных и тех, кто работал в реакторном отсеке, отстраняли потом на 2-3 дня – вместо них шли офицеры. Нам ежедневно меряли щитовидку, но что это давало? В спецполиклиниках проходили медкомиссию наши медкнижки, а не живые люди! Бывало жалуешься, что носом идет кровь беспричинно, а в ответ слышишь: помой нос холодной водой Вырезка трубопроводов, вынос их из отсека, потом снова в отсек, этот бардак продолжался пока, наконец-то, на причал не поставили ТНТ-29, куда мы "сбывали" всю радиактивную грязь, а когда на апл К-27 поставили жирный крест, я выдавил сплав с правого борта. Какое количество радиактивного сплава ушло в море, когда при выкачке его лопнула электрообогревательная труба (шланг), неизвестно. Но это уже отдельная история. Таких историй во время ликвидации ядерной аварии на апл К-27 было хоть отбавляй, и все на грани прокуратуры Как то во время отмывки от радиационной грязи буферной емкости насоса ЦН-17 левого борта, начала тонуть плавемкость, а сливали мы в нее жидкость до 300 кюри/метр! Вызвали ночью меня по телефону. Приехал с Леней Баренблатом (Болтиком, как мы его любезно называли) прямо к лодке, срочно где то раздобыли ручную помпу типа "вашим-нашим" и с нее помощью стали выравнивать эту плавемкость, у которой корма уже была в воде. Представьте: ночь, легкий снежок падает в свете прожекторов – и два мудака в шинелях (а не в спецодежде. -Ред.) в зоне строгого режима по РП качают. Жарко, растегнувшись, у Лени (он был пижоном) с шеи сползает белый шелковый шарф, а мы качаем! К утру борт выровняли. Сам запустил насос 8-го отсека, чтоб смыть грязь с палубы борта. Шланг (для смыва палубы) неожиданно лопается, прямо над люком 8-го отсека. Срочно остановил насос, с вахтенным моряком заменили шланг, плавно нагрузили и смыли радиактивную грязь с палубы плавемкости (куда догадывайтесь сами!). После этого сели в машину и уехали по домам, минуя пост дозиметристов. Зная, как они могут "мыть", мы решили избежать это удовольствие. Утром звонит командир корабля Новицкий Гарий:."Что случилось?Что вы там на делали? Пост спецполиклиники, пост на Святом Носу зарегистрировал повышенную радиактивность. К разбирательству подключились особисты. Срочно в казарму!".Пришел, скосил под дурачка, свалил все на дозиков, мол, они, наверно, что то выбросили с нашего корабля, или очистили емкость. Не поверили, но успокоились. Вот тогда я и подумал, а сколько же мы на себе принесли домой, в семью? Наверно одному Богу известно. Я детей на руки брать во время этих работ научных боялся, спал один в комнате. Сейчас, спустя десятилетия, смешно, но я приказал Баренблату Лене выбросить свой шикарный шарф к е… м…, т. к. он мешал качать, а не потому что радиактивно грязен! Замечу, что нам в тот период ни в чем не было отказа – хочешь спирт – пожалуйста, хоть утопись, автомашину – в любое время, питание – на высшем уровне. Для спецов на ТНТ-9 был постоянно накрыт стол, семга, молоко, икра, все виды колбас, все что душе захочется! В казарме спецтрюмные жили в отдельной комнате, были освобождены от всех работ и вахт. Правда все эти "роскоши", которыми пользовались спецы, вызывали негодование у старпома, мол, я балую моряков-спецтрюмных. Лично я так не думал. Как- то мы с Овчинниковым А.А извлекали (по просьбе науки) стержни аварийной защиты из ядерного реактора левого борта Светило так, что дозиметрические приборы зашкаливало! Дозики, увидев это, пулей, бросив все, убегали из отсека. Две-три попытки – и все закончилось воплями ст. лейтенанта Вышнякова (служба СРБ): "Бросайте все на хрен, срочно бросайте… Вон из отсека!" Тогда Овчинников (рабочий) сказал мне:" Александрович, гони всех из отсека – и спецов тоже! – работать будем вдвоем. Я уже стар, боятся мне нечего, а тебе деваться некуда, ты – офицер, командир…". Выгнали, извлекли стержни, бросили для работы физикам. Те замерили, осмотрели, что то там записали, а затем попросили все поставить на место в ядерный реактор. Но сделать это было труднее, чем при вытягивании. Но сделали. Много чего делали, всего не расскажешь. Лодка разделила жизнь многих, служивших на ней, пополам: до 24 мая 1968 года и после. До ядерной аварии – счастливая, известная, а после этой даты и до затопления – неизвестность и пустота для всех, но не для нас, кто на ней остался и ликвидировал последствия аварии. Обидно, что сегодня, многие адмиралы, ученые в своих мемуарах прославляют апл 705 проекта, забыв напрочь тех подводников К-27 и сам корабль, которые сделали очень много, чтобы не повторилась такая авария, при этом теряя здоровья и жизнь Два раза проводили операцию "Мороз", выходили дважды на мощность. Однажды я вывел ГЭУ (главная энергетическая установка. – Ред.) на режим 15%, загрузили турбогенератор правого борта. Некоторые умники свыше, узнав об этом, даже попытались выгнать экипаж в море на одном правом ядерном реакторе! Сверлили дырочки у себя на кителях наверно. Но кто то в Москве сообразил, чем это возможно кончится и мы не вернемся, все отменили. Вернее дали окончательный отбой. Лодку стали готовить в Северодвинск. Когда ее поставили в док и осмотрели корпус – волосы на голове стали дыбом! От заслонок 5 и 6 отсеков до ватерлинии шли трещины, куда можно было просунуть руку. Практически центральная группа цистерн была негерметична – мы тонули у причала, потому компрессора и работали на износ – "дулись " постоянно. А еще думали нас послать в море! Представить, что могло бы случится, не трудно. n