"Алексей Николаевич Кулаковский. Белый Сокол " - читать интересную книгу автора

его приказ. Это передалось и через явное волнение коня, и через другие
приметы его поведения, известные только опытному наезднику.
Поворот от мостика в противоположную сторону Беляк сделал сам, но
Виктор понял, что конь повернул не от страха, а для необходимого разгона
перед необычным, почти слепым прыжком. Виктор не подгонял коня и не
натягивал поводья, будто всю назревшую задачу отдавал на решение самого
скакуна, только старательно успокаивал его и подготавливал к решимости
ласковым поглаживанием по крутой шее. И, уже выйдя на старт, Виктор
приподнялся на стременах, подобрал поводья, дал шенкеля. Конь в напряжении
задрожал, с места взял свободный, уверенный галоп и стал решительно ускорять
его, приближаясь к водной преграде. Виктор понял, что коню не понадобятся
никакие принуждения, даже чисто жокейская команда в последний момент. Только
хорошее, умелое содействие в ритме и темпах движения.
Ручей был взят без особых усилий и даже без нарушения стремительности и
слаженности галопа. Виктор ослабил шенкеля и приопустился в седле, давая
этим разрешение скакуну сбавить галоп, а то и перейти на рысь. Но Беляк
будто только из уважения к хозяину немного сбавил ход. Умеренно пофыркивая,
будто выравнивая дыхание, старательно вытягивал шею и вытягивался сам, чтоб
подальше выбросить жилистые ноги. Беляк-Сокол будто чувствовал, что его
уважаемый хозяин очень спешит, и потому старался наверстать потраченное на
преодоление ручья время. С обеих сторон темной от зелени дороги быстро
проплывали густые ольховые кусты, темные, чуть заметные силуэты деревьев.
Порой попадались прогалины, и на них либо торчали пни на самой обочине,
либо, уловив звезду, поблескивала вода, заросшая ряской. В таких местах на
удивление дружно и весело квакали лягушки. Они не раздражали, не вызывали
сонливости, а только напоминали о том, что еще глубокая ночь: перед
рассветом лягушки затихают.
И больше нигде никакого голоса, никакого звука. Разве уже кончилась
соловьиная пора? А может, промежуток такой, не соловьиный: до полуночи они
свое отпели, а для предрассветной песни еще не пришла пора?
Ночная непривычная тишина настораживала. Невольно вспоминался тот
страшный для Виктора час, когда однажды немцы неожиданно полезли через
болото, угрожая гибелью его стрелковому взводу. И тогда так же громко и
тревожно квакали лягушки.
Сильнее стал похрапывать Беляк-Сокол. Или это кажется в ночной тишине,
или конь действительно приустал. Но стук его копыт не стихает и не редеет.
Дорога стелется перед глазами узкой, едва различимой лентой. Но это -
Виктору. А Беляку, наверно, лучше видно, он ни разу не засомневался, не
сбавил хода из-за какой-нибудь неровности или помехи на дороге. Как Сокол.
Тот был самым надежным вожаком в эскадроне и в ночных переходах всегда шел
впереди. Виктор не определял ему направления, если приходилось выбираться из
чащобных лесистых мест и направляться на исходное место.
...В начале одной прогалины снова послышался собачий лай. Хриплый,
по-волчьи протяжный. Ужас и тревогу должен бы вызвать такой лай, желание
миновать его, дать большой круг. А Виктор прислушался и легонько пришпорил
коня. Одолевало стремление быстрее увериться, хорошая это примета, желанная
или просто случайная? Если это чуткий сторож из той лесничовки, которая
должна была встретиться тут на дороге, то очень кстати. Пускай себе и
хриплый собачий голос, похожий на волчий, но слушать его было приятно, так
как одинокий придорожный хуторок ожидался давно, и порой уже возникала