"Лев Куклин. С минарета сердца" - читать интересную книгу автора

О, время, грива поределая,
Я заплету тебя стихом,
Подолгу ничего не делая,
Я мчался на коне лихом.
............................................
Я этот мир в страну другую
Несу в сознательном бреду.
Я радуги дугу тугую
Концами жилисто сведу!
О, вдали белая дорога,
О, сладостных томлений рок...
Нет в небе Бога, кроме Бога,
И Третий Я Его Пророк!

Да, да именно так: сплошь с заглавных букв! Как видите, напористое,
гиперболизированное, не слишком скромное стихотворение...
Возникает вопрос: почему и Владимир Маяковский, громогласный и
принципиальный борец с религией и попами, и Вадим Шершеневич, не отстававший
от Маяковского в своих антибожественных выпадах, так дружелюбно относились к
своему молодому коллеге? Верили в его искренность?
Позволю себе реплику "в сторону", или "а парт", как говорят на театре;
к развитию сюжета она почти никакого отношения не имеет, зато прекрасно
характеризует "рыночные" отношения в поэзии двадцатых годов, которые мне
удалось раскопать в процессе работы в связи с героем моего повествования. А
подробности эти, на мой взгляд, довольно забавны.
В 1918 (или 1919) году у молодого двадцатидвухлетнего автора,
по-видимому, неизбежно влюбленного, вышла книжка под названием "Поэма поэм".
Название ее - откровенная калька с Соломоновой "Песни песней" и одновременно
с названия поэмы В. Шершеневича, имеющей вызывающее "посвящение":

Соломону - первому имажинисту,
Обмотавшему образами
простое "люблю"...

Кусиковская поэма по-молодому напориста, наивна, и в ней прозрачно
узнаваемы мотивы молодого Маяковского из "Облака в штанах":

Все о ней.
И о ней - так бы белкой вертеться,
Запрокинув
Пушистые
Мысли
Хвостом.
В колесе по ступенькам пусть
прыгает сердце,
Мое бедное сердце.
Ну, а потом?

Эту лирическую поэму молодой автор ценил необыкновенно высоко - в самом