"Власть молнии" - читать интересную книгу автора (Авраменко Олег Евгеньевич)

Глава III. ГАНДЗАК И ТРАКТИРЩИК

– А я начинал бы побыстрее! Надоело ждать, – вспылил Шиман. – Старики совсем обнаглели, прямо житья от них не стало.

Теснящиеся в сердце честолюбивые стремления и почти несбыточные мечты… Горячая молодая кровь пульсирует в жилах, так и рвётся наружу… Как это знакомо!

И в то же время Читрадрива отчётливо осознавал довольно ощутимую разницу между собой и Шиманом. Да что там – между собой и всеми остальными! Любым из его народа. Он не такой, как они, они не такие, как он… В большей или меньшей степени, но всё же не такие. Бесспорно. Хотя и общего у них предостаточно.

Шиман тут же уловил эту его мысль и принялся горячо настаивать на своём:

– Да, Читрадрива, сразу видно, что ты другой. Будь ты целиком наш, ты не стал бы, ни за что не стал мириться с этими старыми прохвостами! Всех их давно пора…

– Молчи, – коротко приказал Читрадрива, и молодой гандзак немедленно подчинился.

А вот в этом уже, безусловно, проявилось его влияние на учеников! Анхем (или гандзаки, как называли их чужаки) – народ вольный. Слыханное ли дело, чтобы кто-то столь наглым образом затыкал рот вольному человеку и не получал достойного отпора!

– Поменьше горячись, Шиман, – сказал Читрадрива уже гораздо мягче и миролюбивее. – Пойми, когда молодые не уважают стариков, это плохо. Очень плохо. Ибо кто станет уважать сегодняшних молодых, когда они сами состарятся?

– Как-то забрёл в наш квартал один сумасшедший проповедник, так он те же речи произносил. Настоящий вздор! – Шиман презрительно фыркнул. – Дескать, старшие – это всё равно что власть, поэтому старших надо уважать, старших надо слушаться. И нечистый не упомнит всю его болтовню! Да дело-то как раз в том, что ты говоришь совсем как он. Не ожидал от тебя такого, ох, не ожидал.

Шиман запустил пятерню в свои чёрные как смоль волосы, взъерошил и без того растрёпанную кудрявую шевелюру и заключил:

– Верно ты говоришь, что мы, анхем, размениваемся по мелочам, занимаемся не тем, чем нужно, и уж вовсе не тем, чем можем заниматься. Верно, что прозябаем между другими народами, как бездомный нищий в городских трущобах, хотя в котомке у него лежит золотой. Просто нищий боится, как бы не обвинили его в воровстве и, отобрав богатство, не бросили в тюрьму. Всё это верно, и всему этому ты сам нас учил. И теперь сам же говоришь: подождите, потерпите! Да это всё равно что на полном скаку мигом остановить жеребца. И даже не просто остановить, а развернув пустить обратно!..

– Однако нас ещё слишком мало, и мы мало что умеем, – попытался охладить пыл ученика Читрадрива. – И согласись, если мы начнём преждевременно, не миновать беды. Какой же толк в подобной поспешности?

– Да главное начать, а уж потом…

Впрочем, Шиман так и не сказал, что же будет «потом», так как в эту минуту дверь комнаты распахнулась, и на пороге возник один из дежурных стражей.

– Эй, Читрадрива, тут человек пришёл, тебя требует, – сказал он, лениво переминаясь с ноги на ногу.

– Какой человек? Откуда? – удивился Читрадрива.

Ясно было, что это не гандзак. В таком случае страж назвал бы его по имени, ибо своих он знал наперечёт. И даже если приехал соплеменник из другого города, он бы тоже его представил. А так – «человек»… Но что за дела могли быть у чужака среди ночи, да ещё в таком месте, как квартал проклятого народа?! Странно…

Читрадрива сделал мысленное усилие. Конечно, вряд ли он смог бы ясно прочесть злой умысел, зревший в голове посетителя, который находился не в комнате, а где-то рядом. Тем не менее никакого чувства явной враждебности он не уловил, а потому успокоился.

– Так что за человек, я спрашиваю? – повторил он вопрос и на всякий случай уточнил:

– Анах?

Страж лишь плечами пожал, с каким-то странным выражением взглянул на Читрадриву и сказал неопределённо:

– Вряд ли… но уж точно не наш.

– Впусти, – коротко бросил Читрадрива и, улыбнувшись, покосился на Шимана.

Хоть и с явным запозданием, ученик по примеру учителя тоже попытался распознать возможную опасность. И вышло это у него, конечно же, не так хорошо, как у Читрадривы.

«Зачем тебе беспокоиться, я ведь сам всё проверил», – подумал он.

«Вроде хуже будет от того, что и я прислушаюсь!» – подумал в ответ Шиман.

«Тем не менее, вот тебе пример того, насколько любой из вас слабее меня. – поддел ученика Читрадрива. – Я, кстати, отнюдь не самый сильный чтец мыслей… А ты заладил своё: выступать, выступать…»

«Ты знаешь более сильного чтеца мыслей?» – удивился Шиман.

«Нет, но… А вот и он».

Учитель и ученик мигом прекратили мысленную перепалку и молча уставились на дверь. Оттуда доносились шаги по крайней мере трёх человек, сухой стук гадальных чёток, тихие смешки и оживленная перебранка:

– А ещё будет тебе, ясный, большая выгода…

– Отстань от меня!

– Прибудет к тебе важный посетитель, денег заплатит…

– Отстань, кому говорю!

– Не вру, святая правда, не вру!

– Отцепись, старуха!

– Вот, под сердцем ребёнка ношу! Им клянусь!

– Да не нужно мне…

– Чем хочешь клянусь!

Пыхтя и отдуваясь, в комнату ввалился человек, с виду похожий на содержателя небольшого постоялого двора или трактира. На его левой руке повисла крикливо одетая старая гандза, ухитрявшаяся одновременно рассматривать ладонь собеседника, быстро перебирать гадальные чётки, сплевывать по сторонам и без умолку тараторить.

Последним вошёл страж, изо всех сил старавшийся выглядеть серьёзным в присутствии Читрадривы и Шимана. Но это ему не удалось, и, едва взглянув на сопровождаемых, он вновь тихонько хихикнул.

Тут старуха схватила посетителя за кисти обеих рук, положила их ладонями на подушку, подвязанную под юбкой к животу и, слегка растягивая слова, с чувством заговорила:

– Пусть на меня обрушатся все несчастья, пусть умрёт этот ребёнок, пусть я лопну на месте…

– Анха, хеглихт! – коротко приказал Читрадрива, делая пальцами такое движение, точно отряхивал с их кончиков капельки воды. – Хегль, хегль!

Он нарочно говорил на анхито в присутствии посетителя, хотя по его интонации и жестам было ясно, что он прогоняет гандзу.

– Мэ бид'ом?! – возмутилась старуха.

Действительно, с какой стати должна она уходить и лишаться честного заработка? Однако на неё двинулся Шиман, угрожающе нахмурившись и приговаривая на ходу:

– Ан'гизэр, хеглихт. Хегль мэгар!

Старуха смерила его с головы до ног испепеляющим взглядом (что, впрочем, не произвело на Шимана ни малейшего впечатления), гордо вскинула голову, поправила подвязанную к поясу подушку и, шурша многочисленными нижними юбками и гремя чётками, величественно удалилась, на чём свет ругая не в меру зарвавшихся глупцов-бхорем и грозя доложить обо всём происшедшем самому главе общины.

Посетитель же одёрнул подбитый мехом кафтан, важно откашлялся и, обращаясь к Шиману, с достоинством проговорил:

– Спасибо, о досточтимый Читрадрива, что выгнал ты эту проклятую ведьму, а то от её трескотни у меня аж голова разболелась…

Страж не понял, в чём дело, поэтому попытался указать гостю на его явную ошибку. Но Читрадрива мигом сделал неуловимый жест, и тот быстро захлопнул рот, так и не проронив ни звука. Шиман тоже среагировал чуть-чуть запоздало и успел удивлённо качнуть бровями. Однако в следующее же мгновение сказал, как ни в чём не бывало:

– Не стоит благодарности.

Впрочем, посетитель почуял, что во всём случившемся есть некий подвох, хоть и неизвестно какой, но точно есть. Поэтому, очень внимательно, даже придирчиво, оглядев ещё раз всех присутствующих, вновь обратился к Шиману:

– У меня к тебе важное дело. Только… – Он замялся, как можно вежливее улыбнулся и попросил:

– Только я желаю говорить с тобой наедине, так что, пожалуйста, прикажи остальным удалиться.

– Почему? – спросил Шиман. – В чём дело?

– Не сердись на меня, о Читрадрива. Я вовсе не хотел обидеть тебя или твоих гостей, – извиняющимся тоном произнёс посетитель. – Просто у меня секретное поручение…

Он вновь замялся и докончил:

– Я даже не могу сказать от кого.

– Но почему? – великолепно разыграв удивление, спросил Шиман.

Страж вновь не сдержался и хихикнул, понимая, в каком нелепом положении находится гость. А тот молчал, не зная, как лучше ответить. Наконец собрался с духом и выложил всё начистоту:

– Видишь ли, поскольку речь идёт о человеческой жизни… О жизни человека достойного и незаурядного, которого я крайне уважаю… я не хочу… даже не могу говорить при посторонних. Особенно в присутствии того, кто похож на нас, но одет, как вы, и говорит по-гандзацки.

И обернувшись, посетитель пристально посмотрел на Читрадриву.

Читрадрива же получил наконец возможность внимательно разглядеть гостя. Тот был стар, толст, имел длинные, разметавшиеся по плечам грязные пепельно-серые волосы и таскал на них засаленную, некогда зелёную ленту. При ближайшем рассмотрении стало также заметно, что у гостя чуть-чуть искривлён нос (возможно, он был когда-то перебит). Кафтан же с меховым подбоем, чёрные шерстяные чулки и тяжёлые башмаки с блестящими пряжками указывали на то, что их обладатель является то ли трактирщиком, то ли торговцем средней руки, то ли содержателем гостиницы. Впрочем, Читрадрива обращал на эти различия мало внимания. Для него гость был прежде всего чужаком (гохи на анхито), причём чужаком, которому явно нечего было делать среди ночи в гандзерии – как называли в городах районы компактного проживания гандзаков.

Это было крайне подозрительно. Поэтому Читрадрива вновь сосредоточился и попытался прорисовать эмоциональный портрет гостя. Однако вновь не нашёл ничего угрожающего, если не считать очень громкой самоуспокаивающей мысли о длинном и широком, со знанием дела отточенном тесаке, который незнакомец прятал под кафтаном в спинных ножнах. Хотя, кто рискнул бы отправиться ночью во враждебный район безоружным… Кстати, оружие прячут в спинных ножнах, главным образом, так называемые мастера, а трактирщики с тесаками не таскаются. Они вообще почему-то предпочитают короткие и в большинстве случаев абсолютно бесполезные кинжальчики. А тесак – не игрушка, тесак – это нечто более серьёзное. Интересно…

– Хеглихт, – спокойно сказал Читрадрива.

Страж молча кивнул и немедленно исчез. Шиман развернулся и тоже направился к дверям.

– Эй, куда ты! Постой… – забеспокоился гость устремляясь вслед за ним, но тут Читрадрива сказал:

– Это я тебе нужен, а не он.

Надо было видеть лицо посетителя в этот момент! Безмерное изумление, растерянность, испуг, обида за столь бессовестный розыгрыш – и недоверие, сомнение, мысль о том, что его снова пытаются разыграть. Поняв это, Шиман ухмыльнулся, утвердительно кивнул гостю, отвечая на его немой вопрос, и вышел из комнаты, плотно затворив за собой дверь.

Старик проводил его обалделым взглядом, затем повернулся к Читрадриве.

– Т-ты?! Так это… А как же?.. Но… И зачем… – бессвязно пролепетал он и бестолково махнул рукой в потолок.

– Что ты хочешь этим сказать? Объясни, не понимаю, – мягко велел Читрадрива, вдоволь насладившись растерянностью гостя.

Но тот по-прежнему не мог выразить будоражившие его сознание мысли в более-менее связной форме.

– Я не очень похож на гандзака? – Читрадрива решил прийти ему на помощь. – Ты это хочешь сказать?

– А… нет… то есть да… Не очень похож, – промямлил старик и поспешил уточнить:

– То есть, не похож вовсе. Вот только разве что одет…

– Ну, одежду можно и сменить, это несущественно. Так ведь?

– Пожалуй, – согласился посетитель, постепенно оправляясь от шока. – Только… Ты точно Читрадрива?

Похоже, он всё ещё сомневался.

– Именно я, – твердо заверил его гандзак.

– Ясно, – сказал гость, хотя на самом деле не понял ничего, поскольку тут же робко произнёс:

– Прости за излишнее любопытство, но… – он замялся.

– Прощаю, – сказал Читрадрива. – Я уже привык к таким сценам. Верно, ты хочешь спросить, почему я совсем не похож на гандзака? Почему я такой высокий, светловолосый, почему у меня голубые глаза и ничуть не смуглая кожа?

– Ну… В общем, да.

– А всё очень просто, я полукровка. Мой отец не был гандзаком. – Слово «отец» Читрадрива произнёс с откровенным презрением. – Почти сорок лет назад один благородный подонок надругался над моей матерью, в результате чего родился я. Себе на беду, я весь пошёл в отца, а не в мать-анху и её соплеменников. Вот, пожалуй, и всё. А что до путаницы… Повторяю, я привык. Так что ничего страшного.

– Да, бывает же… – всё ещё озадаченно протянул гость.

Читрадрива отметил про себя, что после конфуза и путаницы старик совершенно перестал употреблять пышные слова и сменил сам тон разговора на более простой и менее официальный. Поэтому по-прежнему мягко заговорил:

– А теперь рассказывай, с чем пожаловал. Только для начала назови себя. Да ещё выложи свой тесачок вон на тот столик. Я же без оружия, значит, пока ты вооружён, мы находимся не в равных условиях. Это тем более неприятно, что я здесь хозяин, а ты гость.

– Тесак? Какой такой тесак? – удивился посетитель. На его лице ничего не отразилось, только в самой глубине глаз мигнул некий огонёк.

– Который спрятан у тебя за спиной, – как ни в чём не бывало пояснил Читрадрива и добавил:

– Кстати, довольно необычное оружие для человека твоего сословия. И довольно необычный способ ношения оружия.

Лицо гостя налилось краской стыда, и он промямлил:

– А что… воротник оттопыривается? Верно, я разучился надевать ножны.

– Да нет, – Читрадрива прошёлся по комнате, сел на невысокий табурет, упёр руки в колени. – С воротником твоим всё в порядке, просто ты много думал о своём тесаке.

– Так ты читаешь мысли?!!

Было заметно, что гость очень испугался. В его голове мелькнул довольно отчётливый образ, который можно было интерпретировать то ли как колдуна, то ли как людоеда, то ли как разбойника, то ли вообще как некое опаснейшее чудище. Читрадрива поспешно притупил своё восприятие. Обратной стороной дара, которым наделила его природа и который он развивал в себе годами упорных тренировок, было то, что при малейшей неосторожности можно запросто проникнуться глубочайшим отвращением к человеку. К любому человеку – каким бы приятным он ни казался тебе прежде. У всех без исключения людей, даже у самых достойных, внутри достаточно грязи, и чем они старше, тем её больше; это неотъемлемая часть жизненного опыта. А невинны только младенцы, едва лишь появившиеся на свет…

– Ну, насчёт чтения мыслей, это, пожалуй, громко сказано… Так, в общих чертах.

Читрадрива не скромничал. Ясно читать мысли он мог лишь у своих учеников, когда они думали целенаправленно, чтобы общаться неслышно для других. Но поскольку посетитель сильно переживал по поводу возможной угрозы для жизни и очень надеялся на припрятанный под одеждой тесак, а Читрадрива держал свой разум открытым, не уловить это было просто невозможно.

– И чтобы ты не волновался, заверяю: все без исключения гости в этом доме находятся в полной безопасности. Тебе нечего бояться колдунов-гандзаков. Тем более, что мы не едим людей. Поэтому давай разоружайся, и потолкуем наконец о деле.

Гость недоверчиво покачал головой, однако подошёл к указанному столику, с опаской поглядывая на Читрадриву, вытащил из-за шиворота здоровенный нож, по виду напоминавший мясницкий, но с более толстым и широким, да к тому же обоюдоострым лезвием, положил туда и похрипел:

– Ну вот… я в твоей власти, Читрадрива. Доверяю тебе свою жизнь.

– Ещё раз повторяю: не бойся. В конце концов, если бы я хотел тебя убить, ты просто не вошёл бы сюда. То есть, не дошёл бы. Надеюсь, ты понимаешь это… Кстати, как тебя зовут? Ведь ты до сих пор не назвался.

– Пеменхат, владелец трактира, что на дороге в Нарбик.

– Пеменхат… Да-а.

Читрадрива припомнил, что в трёх лаутах от Торренкуля на Нарбикской дороге действительно стоит трактир. Значит, это и есть его хозяин? Похоже. И одеждой, и манерами он в самом деле напоминал трактирщика. Одним не был похож: этим самым тесаком и способом его ношения.

– А прятать большой нож за спину ты у кого научился? У собратьев-трактирщиков? – спросил он немного язвительно и пояснил:

– Никакие солдаты так мечи не носят, почтенный. Люди вашего сословия имеют дурную привычку совать совершенно бесполезные в серьёзном деле игрушечные кинжальчики за пазуху. А так оружие прячут лишь вольные гохем, наёмники, которые называют себя мастерами. Ты с ними знался… – он ещё раз мысленно напрягся и докончил вкрадчиво:

– …мастер Пеменхат?

Краешек рта гостя непроизвольно дёрнулся; тем не менее он напустил на себя важный вид и твёрдо ответил:

– Я не мастер, я почтенный Пеменхат, трактирщик, владелец заведения на Нарбикской дороге. И прошу не причислять меня ко всяким голодранцам.

У Читрадривы не было ни малейшего желания копаться в неясных образах, роившихся в голове трактирщика, а потому, широким жестом указав на скамью у противоположной стены, он произнёс:

– Ладно, считай, что я неудачно пошутил. Садись и рассказывай.

Пеменхат сел на скамью, поправил повязку на лбу, поплотнее запахнул полы кафтана и после весьма продолжительной паузы осторожно начал:

– Видишь ли, речь в самом деле идёт о весьма необычном человеке… Не обо мне, нет, хотя, как ты заметил, и у меня есть некоторые странности… для трактирщика. – Он покосился на нож и вдруг потребовал с неожиданной решимостью:

– Поэтому, прежде всего, поклянись всеми своими богами, что не предпримешь ничего во вред тому человеку!

Читрадрива непонимающе пожал плечами.

– Если ты настолько не доверяешь мне, зачем было приходить? – сказал и, оттопырив нижнюю губу, принялся с философским видом рассматривать кончики своих сапогов.

– Да просто тот человек попросил. Что же оставалось делать!

– Значит, он мне доверяет, а ты нет? – сказал Читрадрива, хитро прищурившись.

– Он-то может и доверять, и не доверять, но что мне до того? Я не могу нарушать законов гостеприимства и вредить постояльцу. В конце концов, это плохо отразится на моей репутации, тогда пострадает дело! Поэтому ещё раз прошу… не от имени моего гостя, но от себя лично прошу… Поклянись!

«Кто вас, колдунов проклятых, знает…» – вот что так и осталось невысказанным.

Читрадрива не прочёл эту мысль, он просто догадался, о чём думает Пеменхат и улыбнулся такой наивности. Если даже не принимать в расчёт простейшего желания перестраховаться, ситуация была довольно нелепа. «Разве не для того приносят клятву, чтобы тут же нарушить её?» – гласила известная поговорка. Но является ли Пеменхат круглым дураком, доверяясь слову чуть ли не первого встречного, то ли он не в меру честен и благороден, то ли вовсе потерял голову от осознания того, что находится в самом логове ненавистных гандзаков, только в любом случае, он совершает явную глупость.

– Что ж, изволь, – сказал наконец Читрадрива. – У анхем нет никаких своих особых богов. Когда мы кочевали, то принимали всех божков той местности, через которую пролегал наш путь. Наши боги – ваши боги. Поэтому клянусь всеми твоими и моими, вашими и нашими богами, что не причиню твоему гостю никакого вреда… разумеется, пока он будет оставаться твоим гостем. Как ты понимаешь, я не могу гарантировать ему ровным счётом ничего, когда он покинет окрестности Торренкуля. Не так ли?

Пеменхат некоторое время раздумывал над словами Читрадривы, затем вдруг без всякого перехода сообщил:

– Это Карсидар.

– Ну и что? – не понял Читрадрива.

Гандзаки жили довольно обособленно от прочих людей. Те, которые по примеру кочевников-предков продолжали заниматься скотоводством, основывали небольшие хуторки, куда чужаки-гохем почти не допускались. А те, кто оседал в городах, городках и местечках, селились компактно, в отдельных кварталах-гандзериях, и держались обособленно. Гандзакам дозволялось заниматься некоторыми ремёслами, торговлей, врачеванием; среди них было немало купцов, лавочников, лекарей, фокусников, ведунов и прорицателей, а женщины из низов промышляли гаданием. Пользуясь услугами гандзаков, коренные жители, тем не менее, относились к ним недоброжелательно, а подчас и враждебно. Гандзаки, в свою очередь, не набивались в друзья чужакам, рассматривая их, прежде всего, как клиентов, пациентов, партнёров по различным торговым операциям да как источник возможной наживы – что, в сущности, почти одно и то же.

Поэтому неудивительно, что Читрадрива не имел ни малейшего представления о том, кто такой Карсидар и чем он знаменит.

– Как? Неужели ты ничего не слышал о мастере Карсидаре?! – не сдержав изумления, воскликнул Пеменхат и добавил с затаённой надеждой:

– Ничего-ничего?

Пожалуй, старика вполне устроило бы такое положение дел. В каждой морщинке его круглого лица теперь затаилось сожаление по поводу собственной неосторожности. В самом деле, издалека начал, клятву взял – а в итоге лишь сосредоточил внимание колдуна-гандзака на личности Карсидара. Нехорошо получилось…

Читрадрива не собирался щадить незваного гостя. Напротив, он поспешил использовать промах Пеменхата и по-прежнему мягко, но уже со слегка показной настойчивостью спросил:

– Так кто же такой Карсидар? Судя по твоим словам, он как раз принадлежит к вольным людям, к мастерам. Тогда понятно, почему ты таскаешь мясницкий нож в спинных ножнах… И сдаётся мне, почтенный Пеменхат, ты всё же имеешь некоторое отношение к вольным людям. Не в том смысле, что принимаешь их у себя. У тебя самого замашки мастера.

Некоторое время Пеменхат угрюмо молчал, наконец сказал:

– Да что уж я… Что я… Я стар и никому не нужен, за моей головой не станут охотиться. А вот молодёжь…

– Короче, во сколько оценена его голова? – прямо спросил Читрадрива.

– Она много стоит. У тебя нет столько золота, гандзак. И не знаю, найдётся ли столько золота у самого богатого из ваших мерзких ростовщиков.

– Значит, этот человек достоин если не уважения, то, во всяком случае, самого пристального внимания, – заметил Читрадрива. – И не только со стороны ищеек дворян-гохем, но, пожалуй, также и с моей стороны.

Пеменхат бросил на него исподлобья угрюмый взгляд.

– Не обращай внимания. – Читрадрива усмехнулся и сказал на анхито:

– Гохем вэс анхем ло'хит'рарколь бо-игэйах ло'шлохем.

– Что-что? – переспросил Пеменхат.

– В переводе это звучит примерно как: «Чужаки-гохем и гандзаки не вмешиваются не в свои дела», – то есть в дела друг друга. Можешь не бояться никакого подвоха с моей стороны. Тем более, что этот достойный самого пристального внимания мастер обратился ко мне с какой-то просьбой. Не хочешь же ты сказать, что у гандзаков вовсе нет совести, что они способны совсем потерять голову, едва запахнет наживой! Не обижай меня, Пеменхат, – и Читрадрива погрозил собеседнику пальцем.

Тот тяжело вздохнул:

– Ладно, всё равно я разболтал то, что следовало сохранить в тайне.

– Лучше скажи мне вот что, любезный Пеменхат. Я не знаю Карсидара, но он меня откуда-то знает, раз посылает тебя с поручением. Сам он не может прийти, потому что герцог Торренкульский, как и прочие, наверняка назначил награду за его голову… – Читрадрива послал собеседнику выразительный взгляд. Пеменхат с отсутствующим видом молчал. – Значит, так и есть. И насколько я понимаю, в настоящий момент мастер Карсидар отсиживается в твоём трактире… Ну да ладно, довольно об этом. Объясни, почему Карсидар отправил тебя ко мне, а не к кому-нибудь другому? Разве мало гандзаков в Торренкуле?

– Ему рекомендовал обратиться к тебе мастер Ромгурф, – проворчал Пеменхат и, немного подумав (он явно стал осторожнее после допущенной промашки), добавил:

– Ныне покойный.

– Ах, Ромгурф!

Читрадрива вспомнил тот случай. Они познакомились в Слюже лет семнадцать назад. Конь Ромгурфа пал, причём пал в самую неподходящую минуту – преследователи уже наступали мастеру на пятки. В поисках нового коня он и примчался на гандзакский хутор.

Престарелый анах, к которому он обратился, оказался тем ещё жуликом и, видя бедственное положение покупателя, решил, что тот немедля согласится на любое предложение; поэтому пытался сплавить мастеру старую клячу вместо приличного скакуна. Ромгурф же неплохо разбирался в лошадях, а кроме того, от резвости коня зависела прочность сидения на плечах его головы. Он ни в коем случае не собирался неосмотрительно хватать всякую дрянь и принялся уличать хитрюгу-продавца во лжи при соплеменниках. Возможно, анах не придал бы этому значения, однако язык у мастера был острый, и все принялись смеяться его шуточкам. Это взбесило продавца, и в отместку он попытался натравить на Ромгурфа толпу гандзаков. Читрадрива, как раз бывший на хуторе, вступился за него. Соплеменники-анхем не очень хорошо относились к полукровке, но за своего всё же признавали. А раз на сторону чужака-гохи встал один из их племени, пусть даже незаконнорожденный ублюдок, значит, гохи не так уж не прав. В общем, дело кончилось тем, что к волнующейся толпе вышел сам старейшина общины и велел убираться прочь как Ромгурфу, так и Читрадриве.

Надо сказать, внешность Читрадривы поразила мастера Ромгурфа не меньше, чем почтенного Пеменхата, и он тоже не удержался от соответствующих расспросов. Они разговорились, познакомились. Читрадрива показал мастеру кратчайшую дорогу к другому поселению гандзаков и посоветовал, к кому можно обратиться по поводу покупки лошади. На том и расстались.

Возможно, Читрадрива забыл бы Ромгурфа; однако месяц спустя после упомянутых событий гандзак был схвачен слугами одного мелкого дворянчика по обвинению в насылании порчи на любимую свору борзых. Надо заметить, в те времена Читрадрива не занимался никаким «колдовством», потому как попросту не умел «колдовать»; тогда он всеми силами старался раздуть в себе искру, отказывался смириться со своей неполноценностью и в конце концов победил – но чуть позже, где-то через год… впрочем, к делу это не относится. Так или иначе, обвинение в порче было насквозь лживым и до смешного вздорным, но что до того дворянчику, раз необходимо оправдаться перед дружками по поводу неудачной охоты, а этот проклятый богами гандзак-полукровка подвернулся под руку! И когда глашатай выкрикивал на площади вынесенный без суда и следствия приговор, в толпе совершенно случайно оказался мастер Ромгурф. Услышав имя Читрадривы, он здраво рассудил, что просто грех сдирать с живого человека кожу из-за каких-то там собак. Кроме того, ему весьма кстати представился случай подстроить дворянчику пакость в отместку за то, что этот скупердяй слишком мало заплатил за оказанную недавно услугу. Так Читрадрива получил свободу; дворянчику же пришлось объявлять солидную награду за голову мастера Ромгурфа… Да, было дело!

Но из слов Пеменхата следует, что Ромгурф погиб. Печально, очень печально… И если он обнадёжил мастера Карсидара, порекомендовал обратиться в случае чего к Читрадриве, как можно не ответить на эту просьбу! Это было бы оскорблением памяти покойного.

– Мне очень жаль, что моего друга мастера Ромгурфа больше нет в живых. И я сделаю всё от меня зависящее, чтобы по мере возможности помочь Карсидару, – сказал Читрадрива опуская глаза. Среди его народа считалось верхом неприличия демонстрировать чувства перед чужаками, и он не хотел, чтобы толстяк прочёл в его взгляде грусть.

– Ну-у-у… так уж и всё? – как-то недоверчиво протянул Пеменхат. Похоже, он превратно истолковал последний жест собеседника. Дескать, на словах ты готов помочь, а глазки вот опускаешь.

Читрадрива постарался овладеть собой, посмотрел на гостя в упор и как можно твёрже вымолвил:

– Раз я сказал, что попытаюсь сделать всё от меня зависящее, значит, так тому и быть. Анхем слов на ветер не бросают. Покойный мастер Ромгурф имел возможность убедиться в этом, и была бы такая возможность, он бы это подтвердил. Поэтому повторяю: я сделаю всё возможное… и даже немного сверх возможного, лишь бы помочь человеку, обратившемуся ко мне от имени мастера Ромгурфа, перед которым я в долгу.

– А что за долг? – быстро и как бы невзначай поинтересовался Пеменхат.

– Пустяк. Пустячок даже: жизнь, – в тон ему ответил Читрадрива.

Пеменхат присвистнул от неожиданности и выкатил глаза.

– Что, старик, странно слышать, как гохи спасает жизнь гандзака? – холодно спросил Читрадрива, хотя внутри так и клокотала едкая жёлчь.

– Признаться, необычное дело, – согласился Пеменхат. – Ну, а… Позволь полюбопытствовать, а за что же Ромгурф проявил к тебе такое внимание? Ведь больно странно всё это выглядит, согласись.

– Коня я ему достал. Среди голой степи. Когда он от погони уходил.

Читрадрива счёл возможным ограничиться этими скупыми подробностями, не упоминая о толпе разозлённых гандзаков. В самом деле, к чему излишества?..

– Нужная вещь, – согласился Пеменхат.

– Ты по собственному опыту судишь, или как? – с едва заметной иронией спросил Читрадрива, намекая на возможную принадлежность своего гостя к неспокойному и неугомонному сословию мастеров.

Пеменхат пробурчал что-то невнятное, отвернулся и вновь принялся кутаться в кафтан.

– Ладно, не обижайся, я не со зла, – заверил его Читрадрива. – Но мы сидим здесь уже достаточно долго. Мы убили уйму времени впустую, почтенный.

Он выдержал небольшую паузу и прямо спросил:

– Так скажешь ты в конце концов, какого рода помощь требуется от меня мастеру Карсидару? Или мне кликнуть остальных, велеть принести вина и еды и, угостив, отпустить тебя на все четыре стороны? А то ведь нечего и вспомнить будет о нашей встрече.

Пеменхат завозился на скамье, заворчал, точно старый пёс, и наконец заговорил:

– Ай, ладно! Всё равно это его дело, а не моё… Нечистый тебя побери, гандзак, ну ты и штучка, честное слово! Как клещ вцепился и крутишь, крутишь, кусаешь, кусаешь… Если вы все такие настырные, понятно, почему никто не хочет иметь с вами дела.

– Это ты неуклюж и неповоротлив, старик, – мягко заметил Читрадрива, удержавшись от сравнения с ленивым неповоротливым боровом, которое так и вертелось на языке. – И мысли у тебя такие же неповоротливые и неуклюжие, не в обиду тебе будет сказано.

– Осторожность никогда не повредит, – веско заметил Пеменхат. – По крайней мере… А, плевать! Всё равно ты догадался, что некогда и я был тем, кем является сейчас мастер Карсидар. Так вот, именно осторожность была причиной того, что я дожил до столь почтенного для мастеров возраста и смог, наконец, остепениться. Понял, гандзак?

– Так-то оно так, – согласился Читрадрива. – Да только излишняя осторожность вряд ли полезна.

– Но не в том случае, когда подыскиваешь спутника для прогулочки в Ральярг, – скороговоркой произнёс Пеменхат.

Несмотря на явное нежелание гостя концентрироваться на столь опасной теме, Читрадрива среагировал мгновенно.

– В Ральярг?! – Начисто позабыв о привитых с раннего детства понятиях о приличном поведении в присутствии чужаков, он открыто выразил своё изумление.

– Да, в Ральярг, – угрюмо подтвердил Пеменхат. – В проклятую богами и людьми неизвестную страну на юге, скрытую в непроходимых горах… то ли за непроходимыми горами – но в конце концов, это неважно, поскольку до неё и так, и этак не добраться ни за что на свете. Лишь всякие там сорвиголовы, полные пожизненные идиоты могут позволить себе вреднейшие мысли о том, чтобы попасть туда!

Излив таким образом копившееся весь вечер раздражение, Пеменхат замолчал и насупился с самым мрачным видом.

Читрадрива же долго раздумывал над его словами. Он не знал, что именно говорили об этой загадочной стране чужаки. Явно что-то нехорошее, судя по словам посетителя. Впрочем, среди его народа добрых упоминаний о Риндарии (так именовали этот край анхем) тоже встречалось довольно мало. Вернее, почти не встречалось. Чужаки-гохем небось считали, что в Риндарии полным-полно колдунов-гандзаков, которые обжираются похищенными из внешнего мира младенчиками и строят свои дьявольские козни на погибель всем честным людям. То есть, наверняка представляли горную страну в виде этакой гандзерии, увеличенной до гигантских размеров. И самое лучшее, чего они могли ей пожелать, так это небесной кары в виде каменного дождя или потопа из горящей серы.

В отличие от чужаков, анхем не населяли Риндарию колдунами-гохем. Просто в народе поговаривали, что там полным-полно теней забытых предков. А поскольку духи загробного мира обладали скверным характером, соваться туда было всё равно что прыгать в гигантскую нору, полную ядовитых змей и прочей нечисти.

Ну а сам Читрадрива…

Нет, это невозможно было выразить словами! Иногда Читрадрива впадал в особое состояние. Ему казалось, что неведомая сила затягивает его в длинный-предлинный коридор и неодолимо влечёт вперёд. Стены коридора были сначала каменными, сам вход в него представлял некое подобие воронки, прорубленной в скале. Читрадрива падал в воронку, причём падал как-то странно, иногда вниз, иногда вперёд, а иногда даже вверх, хоть это в корне противоречило здравому смыслу. Кстати, он почему-то совершенно не боялся удариться о каменные стены, хотя скорость движения была огромна. А стены внутри коридора, между прочим, не оставались каменными. Они постепенно затягивались какой-то фиолетовой слизью со странными лиловыми наростами. Наросты дышали, колебались, затем всё пространство затягивалось дымкой и… видение исчезало.

По непонятной причине Читрадриве всегда казалось, что его видение каким-то образом связано с Риндарией. Хотя появилось оно прежде, чем он узнал о существовании этой загадочной страны… и, разумеется, гораздо раньше, чем ему удалось раздуть в себе искру. Он осмеливался говорить об увиденном лишь с некоторыми соплеменниками, которые жалели полукровку и относились к нему, по крайней мере, не с презрением или ненавистью, а с сочувствием. Впрочем, никто не понимал Читрадриву по-настоящему. Одна пожилая анха сказала, что мальчишка (тогда он был ещё ребенком) наслушался россказней о драконах и ему мерещится драконья пасть и утроба. Но непонятно было, при чём здесь скальная воронка, никак не напоминавшая отверзтую пасть хищника. В основном же отзывы были ещё более краткими и гораздо менее выразительными. Ну, а после того, как у Читрадривы вспыхнула искра, причём вспыхнула сразу да к тому же довольно поздно, не как у всех нормальных анхем, соплеменники (те, кто постарше, и сверстники) окончательно отдалились от него, и говорить не то что на эту, но и на любую другую тему стало, мягко выражаясь, довольно затруднительно.

Впрочем, интереса к Риндарии Читрадрива не терял. И прекрасно знал, что время от времени среди его народа находились то ли отчаянные смельчаки, то ли круглые дураки (судя по всему, последней точки зрения придерживался сидевший перед ним Пеменхат), отправлявшиеся в путешествие на юг. Правда, больше никто и никогда их не видел. Говорили, что человек, попавший в Риндарию живьём, превращается в бесправного раба тёмных потусторонних сил на целую тысячу лет. Но опять же, лишь говорили. И к несчастью своему, Читрадрива ни разу не встречал человека, собравшегося туда. Не то с удовольствием сбежал бы вместе с ним. А затем у него вспыхнула искра, и им овладела идея возвеличивания его народа над прочими. Он основал тайное общество, развернул бурную деятельность…

И теперь вот – пожалуйста! Не от соплеменников-анхем, но из среды чужаков-гохем явился толстый старик в тёплом кафтане и возвестил: есть, оказывается, среди моих некий болван, желающий забраться в Риндарию. Ищет компаньона в дальнюю дорогу. И по непонятной причине наметил он для этой цели не кого-нибудь, а тебя, полукровку, колдуна-гандзака…

Странно. Читрадрива и представить не мог… Не смел даже предположить, что такое случится. Что его позовут! Тем не менее это случилось. И что теперь делать?

Что?..

– А ты сам-то как? – поинтересовался Читрадрива.

Пеменхат тут же нервно дёрнулся и прошипел сквозь стиснутые зубы:

– Неужели ты думаешь, что у меня мозги стоят набекрень и что я полезу в Ральярг, как последний осёл?! Да пусть он провалится вместе со всеми колдунами в… – он благоразумно замолчал, вспомнив, что находится не в своём трактире, а в гандзерии и пробормотал:

– Прости за «колдунов», я забылся…

– Пустое, – отмахнулся Читрадрива. – Однако я понял, что ты не идёшь с мастером Карсидаром. Верно?

Старик слегка кивнул и промолчал.

– Но почему, в таком случае, ко мне пришёл ты, а не сам Карсидар?

– Ему небезопасно появляться в Торренкуле, – ответил Пеменхат. – Ты же знаешь о награде.

Но Читрадрива уже кое-что смекнул и спросил:

– А тебя он не приглашал в спутники?

– Как же, приглашал, – буркнул Пеменхат. – Только я не самоубийца, мне и здесь неплохо живётся.

Так и есть! Карсидар позвал Пеменхата с собой, тот отказался. И вот, посылая его в гандзерию в качестве посредника, мастер наверняка рассчитывал, что старик будет вынужден подыскивать аргументы, чтобы уговорить Читрадриву ехать на юг. Но чтобы убедить ехать другого, ему нужно прежде убедить себя… Хитёр Карсидар, ничего не скажешь!

Читрадриве очень понравился этот приём гохи – хотя, кажется, он не имел успеха. По всей видимости, Пеменхат считал, что дьяволу – дьяволово, а раз так, то любого гандзака должно тянуть в колдовскую страну именно в силу его нечистой природы, и никакие аргументы тут просто не нужны. Эх, не говорил этот старик со стариками-анхем!..

– Ну, а зачем Риндария… то есть, как её у вас называют?.. В общем, ты не знаешь, зачем понадобилось Карсидару ехать в Ральярг?

– Вот об этом тебе лучше спросить у него самого, – с безразличным видом проговорил трактирщик. – А я не знаю. Моё дело сторона, моё дело лишь исполнить просьбу постояльца. Так что сам выясняй, коли охота.

Читрадрива встал, несколько раз прошёлся взад-вперед по комнате и сказал:

– А знаешь, это идея!

Он быстро подступил к двери, распахнул её, кликнул Шимана и бросил гостю через плечо:

– Ты извини, но я вынужден попросить тебя выйти. И можешь прихватить свой ножик.

Когда Пеменхат скрылся за дверью, а ученик предстал перед учителем, Читрадрива смерил его оценивающим взглядом с ног до головы и сказал прямо, без увёрток:

– Этот гохи принёс мне странное известие. И передал весьма необычную просьбу. Некий чужак по имени Карсидар, из сословия мастеров, собирается предпринять путешествие в Риндарию.

Знавший о давней мечте учителя Шиман, не удержавшись, качнул правой бровью, однако промолчал.

– Ты верно угадал. Но только я не собираюсь очертя голову бросаться в омут. Нет. В противном случае я бы уже давно отправился на юг сам, а не искал всю жизнь спутников.

– И вот спутник нашёл тебя, – изрёк Шиман.

– Возможно, – согласился Читрадрива.

– И ты уходишь…

– Не обязательно. Хотя…

Читрадрива подумал, стоит ли объяснять всё Шиману, затем решил не тратить времени попусту и сказал:

– В общем, надо пойти и хорошенько осмотреться, выяснить, что к чему. Этот старик лишь посредник, он не знает всего того, что меня интересует. А предприятие такого рода рискованное, сам понимаешь. Так что я сейчас пойду с ним.

Читрадрива полез за пазуху, снял с груди небольшой бронзовый медальон на тонкой цепочке и повесил его на шею ученику со словами:

– Не знаю, вернусь я или нет. Полагаю, что вернусь, но…

– Ты чувствуешь опасность? – прямо спросил Шиман.

Это было трудно объяснить, но Читрадрива и в самом деле не был уверен, что ночь закончится мирно. Скорее всего, это было нечто вроде глупых детских страхов, возникающих непроизвольно, едва речь заходит о чём-нибудь загадочном и таинственном. Тем не менее, следовало предпринять все возможные меры предосторожности.

– Не знаю, – неопределённо произнёс Читрадрива. – Но на всякий случай поручаю тебе заботу о нашем союзе. Ты самый талантливый из моих учеников, поэтому прими мой талисман и руководи союзом во всё время моего отсутствия. Помни о нашей благородной цели. Помни о нашем народе, который, право же, достоин лучшей участи. И помни об осторожности – как в политике, так и в общении с силами, которые пока неподвластны нам полностью.

– Но… – замялся Шиман. – Всё это так неожиданно…

Уже девять лет он был правой рукой Читрадривы, вторым по значимости лицом в союзе; молодёжь относилась к нему с почтением, а сверстники – с уважением. Его приказы исполнялись почти так же беспрекословно, как приказы Читрадривы, его авторитет был очень высок… И всё же, Шиман не мог представить себя в роли Учителя!

Разумеется, в мыслях он неоднократно проигрывал всевозможные ситуации, когда во главе союза придётся встать ему, Шиману, и повести свой народ к заветной цели. Но одно дело фантазии и совсем другое – действительность. А в действительности их союз был велик и могуч. В его рядах состояла почти вся деятельная молодёжь орфетанских гандзаков, все местные бхорем, да и в соседних королевствах и княжествах у них было немало приверженцев. И все они называли Учителем – с большой буквы! – высокого русоволосого гандзака с голубыми глазами и светлой кожей, столь же сильно отличавшегося от прочих соплеменников своей внешностью, как и своими способностями. И трудно, почти невозможно было представить кого-нибудь другого на месте Читрадривы. Учитель – это он! Именно он первый открыл, сколь велико могущество, дарованное их народу свыше. Вопреки всему, он заставил свою дарованную богами искру зажечься, разгореться ярким светом таланта; позже он стал обучать других – и зажёг десятки, сотни, а затем и тысячи искр дарования в душах соплеменников. Он первый заявил во всеуслышанье, что их народ не проклят, а избран богами, что он заслуживает большего, чем быть гонимым и презираемым, гораздо большего. И он не просто сказал это – он начал действовать…

– Ещё раз повторяю: помни об осторожности, – между тем продолжал Читрадрива, сделав вид, что не заметил замешательства Шимана. – Поддавшись порыву, начав действовать преждевременно, ты рискуешь погубить всё наше дело. И не только дело, но и весь наш народ. Надеюсь, ты понимаешь, что если мы потерпим поражение, нас попросту истребят – всех до единого. Учти: важно не только захватить власть, но и удержать её. И не просто удержать, а быстро и решительно навести в стране порядок – ибо нет ничего губительнее кровавой междоусобицы. Мы должны быть готовыми дать отпор любым врагам, внутренним и внешним; мы должны быть достаточно сильными для того, чтобы защитить своих соплеменников в других странах от возможных и вполне вероятных преследований. Кроме того, мы должны быть готовыми изменить наш образ жизни, наши отношения с гохем. Пока что нам на руку наша обособленность, никто из чужаков даже не подозревает, что мы что-то замышляем, но позже, когда анхем займут место, принадлежащее им по праву… Впрочем, что это я тебе говорю. Ты ведь сам всё понимаешь.

Читрадрива даже усмехнулся при мысли о том, что теперь Шиман будет вынужден охлаждать пыл других своих соратников и единомышленников, говоря им те же слова, которые недавно говорил ему он, Читрадрива, приводить те же самые аргументы, настаивая на осторожности. Легко рваться в бой, когда от тебя требуется лишь начать, а потом… что будет потом – забота самого главного, вождя, Учителя, который знает, что делать, который в ответе за всё. Теперь Шиман поймёт – не абстрактно, а вполне реально, осязаемо, – он убедится на собственном опыте, что власть – это не только возможность повелевать людьми, но и величайшая ответственность. Это бессонные ночи и полные мучительных раздумий дни, это необходимость принимать жизненно важные решения и отвечать за них перед собой и перед другими, это тяжкая, неблагодарная ноша…

Читрадрива вывел Шимана в коридор и представил двоим находившимся там стражам как своего наместника и временного заместителя. Говорил он, естественно, на анхито, поскольку стоявшему у дальней стены трактирщику-гохи совершенно незачем было знать об их внутренних делах. А после подошёл к Пеменхату, взял его за локоть и вывел на улицу, на ходу обернувшись к собратьям-анхем и дружески кивнув им на прощание.

Он был уверен, что вернётся… Вот только не знал – когда.