"Кирилл Кудряшов. Черное безмолвие" - читать интересную книгу автора

стоящего в паре метров от меня человека. Я не могу видеть его лица за
отражающим свет фар стеклом шлема, поэтому не могу ничего сказать о нем -
бегают ли в испуге его глаза, или, быть может, его губы сложились в холодную
улыбку.... Но я слышу его дыхание. Неглубокое и частое. Просто устал, или
боится меня? Волнуется? Скорее всего.
Я ухожу в мир слухового восприятия еще глубже, пытаясь различить
дыхание других. Тех, кто возможно залег рядом с ним в снегу, в засаде.
Ничего. Вернее никого.
Я делаю еще пару шагов к нему, и поднимаю руку, приветствуя его. Он
повторяет мой жест.
- Кто вы? - говорю я.
- Капитан Арсентьев, взвод охраны "пятерки".
Пятый бункер. Расположен несколько севернее завода, почти на самой
окраине того, что когда-то было городом. От завода всего километра четыре,
поэтому "пятерка" всегда считала себя в наибольшей безопасности, чем все
остальные. Хотя, безопасность "пятерки" была весьма сомнительной. Да, в
любой момент мы могли защитить их от мародеров, или помочь чем-то еще, но и
им же, больше других доставалось от постоянных ракетных атак Штатов. И
вообще, бомбили то нас, завод, поэтому когда однажды наша система ПРО не
пристреляется вовремя, и пропустит ракету, "пятерка". Скорее всего, канет в
небытие вместе с нами.
- Ирина Печерская. Отряд снабжения завода. - представилась я. Все уже
давно привыкли употреблять вместо "Завода Ядерного оружия" просто "Завод".
Все равно других заводов поблизости не было. Не было вообще. - Можно просто
Ира, капитан. И мне было бы проще, если бы знала ваше имя.
- Виктор. - он кивает, словно бы в знак благодарности за то, что мы с
ним можем обойтись без излишнего официоза. Однако, в его по-прежнему сбитом
дыхании я не улавливаю ноток спокойствия. Он напряжен. Волнуется... Жаль, я
не вижу его лица.
- Как вы тут очутились. - спрашиваю я.
- Быть может, продолжим в машине? - предлагает он, неуклюже кивая своим
стеклянным шлемом на мой грузовик. - Вы, ведь, не одеты.
Разумеется, он беспокоится не о том, что я могу замерзнуть на холодном
ветру в своей легкой джинсовой куртке и десяток раз перештопанных кроссовках
на босу ногу. По меркам нынешнего мира это мелочь. А вот то, что я стою в
снегопад без антирадиационного костюма - может взволновать кого угодно.
Двадцать минут на открытом воздухе, без защиты обитой свинцом кабины
грузовика, и легкая форма лучевой болезни обеспечена... Сегодня, хоть снег
чистый - я ощущаю это на том же уровне, на каком слышу дыхание моего
собеседника. А вот попадешь под черный снегопад сразу после ракетной атаки -
за час есть все шансы словить дозу под пятьсот-шестьсот рентген. Смертельную
дозу для обычного человека... Бегуны могут восстановиться даже после
трех-четырех тысяч рентген - пара килограмм сырого мяса, или молока - и
действие радиации проходи само, нанося лишь незначительный вред. Остаточную
активность организма мы выводим спиртом. Древесным, слабой очистки....
Пожалуй, единственный плюс войны в том, что русские прекратили пить! Нет
пшеницы, нет подобающего оборудования, так что завод может гнать лишь
дешевый технический спирт, от которого косеют на третьем глотке самые
ядреные алкоголики. Должно быть, спирт чем-то схож с радиацией, раз не
причиняет вреда бегунам. Правда, и прилива сил от него не наступает, зато