"Николай Кудрявцев. Что уж, мы уж, раз уж, так уж..." - читать интересную книгу автора

- А сам посуди. - Хмыкнул Брыня. - Если дозорный, то поспешать должен,
чтобы успеть предупредить. Если нечего сообщать, то дозорный должен
дожидаться смены. Нет, Никанор. Кто-то странно вышагивал. Я тихонечко меч
вытянул из ножен, положил его на сгиб руки, и за ближайшим деревом
притаился. По службе-то, окликнуть требовалось, но что-то мне... Как
внутренний голос не разрешал шум поднимать. Смотрю, а из темноты выходит
человек. И направляется ко мне. Высокий, крепкий. Волосы длинные волнистые,
тронутые сединой, зажаты серебряным обручем, чтобы в глаза не лезли. Глаза
строгие, колючие, насквозь пронзают. Борода длиннющая, ухоженная. Простая
рубаха и порты. Рубаха подпоясана наборным ремешком. На поясе акинак
прикреплен. Порты в сапоги заправлены. Подходит и говорит:
- Здоровья тебе, витязь. Дозволь у костра погреться.
На степняка, ну никак не похож. Но, как говорится, береженого и боги
берегут. Подошел я к нему, за акинак взялся, чтобы разоружить. Все-таки не в
Киеве, а на порубежье находимся. Тут меня молния по руке как саданет, аж
наколенники расплавились, и гвозди из подошвы сапог выскочили. Чуть сознание
не потерял. Валяюсь, возле костра, глаза таращу, а в голове пульсирует:
"Перун! Перун! Перун!" С детства слышал о его оружии. Он руку мне
протягивает, чтобы помочь, и говорит:
- Ты витязь не серчай, что не предупредил. Больно быстр ты. Я даже рот
не успел открыть.
А у самого глаза улыбаются. Поза у меня, наверное, смешная получилась.
Лежу на спине, в сапогах, а с голыми пятками. Вскочил я на ноги. Поклонился
низко.
- Милости просим, батюшка Перун.
- Признал, витязь? Не серчай на молнию. Заговоренный у меня акинак.
Только я могу его в руки взять. Другого испепелит. - Он посмотрел на меня,
изучающе. - А ты выстоял. А ну, попробуй этот.
Он вынул из-за голенища засапожник, перехватил за лезвие, и протянул
ручкой вперед. У меня внутри все захолодело, но ведь богу не откажешь.
Помолился я, Авось, и хвать со всей дури за рукоять. Убьет, так сразу,
мучится не буду. Как дало в ладонь, аж в глазах потемнело. Стою, терплю, в
глаза Перуну уставился, жду, когда кончина моя придет. А он улыбается.
Вдруг, чувствую, что силища в меня вливается, великая. Мышцы трещат, битвы
просят. А Перун говорит:
- Вижу, витязь, что люб тебе мой подарок. Отныне будет он тебе служить
так же, как служил мне.
Снимает с пояска свой акинак, проводит лезвием по ладони, и протягивает
мне руку. Густая кровь капает на землю и испаряется. Я то, грешным делом
думал, что у богов кровь не течет, а она у них, оказывается, погорячее нашей
будет. Полосонул, я засапожником, по своей ладони, и пожал протянутую руку.
Смешалась наша кровь, и понял я, что пока буду жить, то никакая сила не
заставит меня забыть и предать своего побратима.
Брыня замолчал. Печь мчалась вперед, подминая под себя Ярославское
шоссе. Водители встречных машин таращили на нее глаза, а те, кого печь
обходила с легкостью истребителя, высовывались в окно и, показывая большой
палец, что-то весело кричали.
- Похоже, заснул. - Никанор провел ладонью перед глазами Брыни. -
Наверное, Акулина всю ночь инструктаж давала.
- Сейчас это называется "инструктаж"? - Удивился Диоген. - Вот, я