"Анатолий Кучеров. Служили два товарища... " - читать интересную книгу автора

улыбались. Я передал только:
- Поздравляю, старший лейтенант!
Он ответил:
- Отправил все-таки мост к гитлеровой маме. Целую тебя, старик, тысячу
раз.
Мы много раз бомбили этот проклятый мост, по которому немцы возили на
Ленинградский фронт солдат, боеприпасы, муку и всю свою музыку. А мост все
стоял как заколдованный. Мы только и говорили об этом мосте, фотографировали
и бомбили. Задевали его несколько раз, но это были царапины. Мост тянулся
тоненькой ниточкой над рекой, и вокруг повсюду торчали зенитки. Мы
ненавидели этот мост, он нам снился по ночам. На каждом послеполетном
разборе речь заходила и о нем. И вот Калугину и мне удалось опрокинуть его в
реку!
За этими мыслями я не заметил по авиагоризонту порядочного крена
вправо.
- Калугин, - крикнул я в микрофон, - выровняй, что у тебя?
- Правый мотор не работает, - услышал я ровный и, как всегда, спокойный
голос.
Внизу еще стреляли, и рядом с нами то и дело рвались снаряды.
Мы слишком низко шли в тот раз. И, конечно, если бы не трудность
обстановки под Ленинградом, не следовало так рисковать. Но в ту зиму это
было дело десятое.
Я взглянул на приборы, они регистрировали полет, жили, дышали.
Удивительно, что я даже не заметил попадания.
- Товарищ Борисов, - раздался голос Сени Котова в переговорную, -
докладываю: честное комсомольское, мы здорово разбомбили мост! Как пить дать
разбомбили! Там форменный муравейник, и горит, будто нефть! Черт-те знает,
что горит. Вот это сбросили! С орденом вас, товарищ лейтенант!
- Ты лучше за воздухом смотри, - сказал я строго Котову.
Наш Сеня Котов, превосходный стрелок и очень хороший товарищ, не знал,
что мы летим на одном моторе.
Калугин большим кругом развернулся на север и пошел, вернее, потянул
домой. Скорость снизилась, и нас легко можно было сбить. Но истребителей не
было, а от зенитных батарей мы ушли.
Сеня Котов передал через минуту:
- Воздух чистый. Воздух чистый. Что у командира? Почему идем со
снижением? Радиостанция в неисправности, попробую восстановить связь. Воздух
чистый.
Мы теперь летели, прижимаясь к низким облакам, в полном одиночестве,
ориентируясь по линии берега.
Залив лежал огромным снежным полем, и на его ровной голубоватой
поверхности виднелись только тени от облаков и временами тень нашего сто
пятого.
Как был неприветлив и мрачен в этот час залив!
И вдруг я понял, что все обстоит куда хуже, чем казалось на первый
взгляд, что дело не в одном моторе. Еще все выглядело сносно, но я
чувствовал, что вдруг все стало очень плохо. Не нравился мне Калугин. Он
сидел спокойно, но по одному короткому движению руки у приборов я узнал, что
он взволнован до крайности.
Я проверил курс. Мы прошли три четверти пути, нам оставалось