"Анатолий Кучеров. Служили два товарища... " - читать интересную книгу автора

что я лучше ориентируюсь в создавшейся обстановке, чем некоторые военные...
Она была в синей рабочей куртке и лыжных штанах.
- Правда, я смешная? Ты не смотри на меня. Это, конечно, не очень
красиво, но копать землю в них удобнее.
- Ты не смешная. Ты хорошая!
- А ведь я останусь у тебя до самого отъезда, не прогонишь?
- Что за глупый вопрос! - сказал я и вспомнил, что гостей выпроваживают
после десяти и что надо во что бы то ни стало отстоять Веру.
Вера вдруг поставила стакан с чаем на стол, прислушалась.
- Снова тревога?
- Нет, это машина.
- Запиши еще раз мой адрес. Где твоя книжка, я сама запишу...
Я сказал, что оставил записную книжку в старом кителе Калугина в части.
- Но вот же записная книжка.
- Это старая, а ты у меня в новой.
- Кто у тебя тут, в старой? - Вера с любопытством стала перелистывать
книжку. - Вот Воронина, кто это?
Я вспомнил Танечку Воронину, девушку со вздернутым розовым носиком, с
которой я не так уж давно ходил в театр, когда приезжал из училища. Как это
было недавно и как давно! Вера требовательно смотрела на меня, и я рассказал
все, что знал о Ворониной, обо всем, что привлекало меня в ней. К моему
удивлению, рассказ оказался довольно коротким и неинтересным: почему же так,
неужели в ней нет ничего по-настоящему хорошего? Вера осталась довольна моим
рассказом. Потом спросила о Ложкиной, о том, какая она, как смеется, какие у
нее глаза. Катя Ложкина тоже не вызвала у нее интереса. И я сказал, что это
очень славная, способная девушка, химик, влюбленный в свое дело, с железным
характером: она многого добьется в жизни. Я даже обиделся за Катю. Вера
отнеслась снисходительно к моему желанию быть справедливым. Я так настойчиво
хвалил Ложкину, что Вера рассмеялась:
- А она тебе совсем не нравится, потому и хвалишь.
В сущности Вера была права. Мы прошлись по моей записной книжке,
заглянули в мою жизнь, которой я еще жил вчера, и удивительно: как много
оказалось чистых и пустых страниц, как много места для Веры.
В те дни было трудно внимательно следить за тем, что не имело отношения
к главному, чем все тогда жили. И мы даже не заметили, как ушли от моей
записной книжки. Мы все время уходили от всего, что было вчера, всего
мирного, ясного, светлого, словно стряхивали с себя какое-то сладкое
наваждение, точно оно мешало нам.
- Теперь покажи мне, где немцы, можно? - сказала Вера, возвращая мне
записную книжку, и взяла планшет с картами. Мы развернули карту, я стал
осторожно объяснять то, о чем вправе был говорить, где предположительно
находились немцы. Я не мог, не хотел скрывать от нее правду.
- Так близко к нам, - удивилась Вера, - и почти со всех сторон?
Она смотрела на карту, и я видел, что ей страшно. Но она не поддалась
этому чувству, а мне не хотелось ее огорчать, мне хотелось, чтобы она была
спокойной.
- Конечно, близко, - сказал я, - но это ему дорого стоило. - Я
рассказал о боях, о тысячах разбитых немецких танков. - Это ему дорого
стоило, - повторил я, - и с каждым днем будет стоить дороже.
У Веры было напряженное, сосредоточенное лицо.