"Анатолий Кучеров. Служили два товарища... " - читать интересную книгу автора

дороге, а когда вышел на пенсию, почти каждый день уходил в депо. Ворчал,
что скучно сидеть дома, и говорил, что он еще вполне работник, что ему
необходимо перехитрить какое-то медицинское начальство и тогда он снова
вернется на свою родную Балтийскую.
С детства помню на дверях нашего дома вывеску "Мужской портной". На
вывеске нарисован худощавый господин, да, именно господин, потому что веет
от него чем-то дореволюционным: усики колечками, глаза - два голубых кружка,
золотая цепочка через жилет и на голове высокий цилиндр.
На дверях вывеска потому, что самую большую комнату в нашем доме
занимает портной штатского и военного платья. Вывеска давно никому не нужна
и висит только потому, что к ней привыкли. Портной - старинный приятель
отца, еще с первой мировой войны. Когда я был совсем маленьким, он жил
вместе с женой. Потом жена его умерла, и он сдружился с нашим семейством. Он
и столовался у нас, и мать заботилась о нем, словно он был мой дядя. Звали
соседа, как портного, который шил Акакию Акакиевичу Башмачкину, - Петрович.
И только лет десяти я узнал, что это фамилия.
Дружба отца с Петровичем окрепла навсегда с того самого дня или с той
самой ночи, когда они плечо к плечу штурмовали Зимний в рядах одного из
рабочих отрядов. Отец очень любил рассказывать об этом, и я помню каждое
слово всей истории. Когда рассказывал отец, выходило так, что он в ней
главное действующее лицо, а когда рассказывал Петрович, получалось как раз
наоборот.
В партию мой отец не вступал до самой Отечественной войны. "В молодости
нельзя было, - как он объяснял, - по некоторой приверженности к вину, а на
старости лет - по недостаточной идейной оснащенности". Несмотря на это,
помню отца постоянно воспитывающим Петровича, изгоняющим из него, как он
говорил, одиночку-кустаря.
Жили в Стрельне, под Ленинградом. Около дома - маленький сад: два куста
сирени, два клена, две клумбы георгинов. Мать очень любила цветы и постоянно
ухаживала за ними. Петровича помню только с иглой и булавками, которые
торчали повсюду на отворотах пиджака, и с клеенчатым сантиметром на
худощавой шее. Долгое время он шил на свой страх и риск. Потом вошел в
артель. Многие заказчики приходили к нему на примерку домой, так что у нас
всегда бывал народ.
Ясно помню, как Петрович с мелом в одной руке, отставив другую, важно
похаживал вокруг какого-нибудь заказчика, стоявшего перед зеркалом в
пиджачке или френче с одним рукавом.
- Будете довольны, - доверительно говорил Петрович, - хоть на свадьбу!
Я как-то вошел к Петровичу, когда заказчик стоял на примерке в морском
кителе с одним рукавом, а Петрович ходил вокруг него с мелом в руке.
Заказчик посмотрел на меня проницательно и вдруг сказал:
- А почему бы не отдать паренька в военно-морскую школу?
Что заказчик подметил во мне военно-морского - не знаю. Эта мысль были
для меня новой. Но она мне понравилась. И отец отнесся к ней с интересом.
- Защищаться нам от капитала придется, как полагаешь, Петрович? -
спросил за обедом отец.
- Обязательно, - твердо сказал Петрович.
И вот неожиданно родившаяся идея по разным причинам очень увлекла и
меня и отца.
Однажды вечером, когда все сидели за столом - отец, и мать, и сестра, и