"Анатолий Кучеров. Трое " - читать интересную книгу автора

может, пан ксендз.
Франек прячется за дерево от черной машины, вылетающей на дорогу,
пробирается задворками и тихонько царапается у черных дверей дома, увитого
хмелем. Старуха служанка проводит его к ксендзу.
У Франека нехорошо на душе. Он обманул пана ксендза, выпив молока с
хлебом перед тем, как пойти на исповедь, а это большой грех. Теперь он
грешен, и этого не поправишь до следующей исповеди. В смущении он входит к
ксендзу, который знает всех своих прихожан и помнит грешника Франека. Но
Франек набирается мужества: он пришел не за отпущением грехов, а по поводу
тех троих, сидящих в погребе. И он довольно бойко обо всем рассказывает.
- Вот что, Франек, - говорит ксендз и гладит мальчика по голове, -
передай деду, чтобы его гости зашли выпить стаканчик лимонаду к пани Зосе и
спросили: "Нет ли у вас, пани Зося, вчерашнего кюммеля?" Она ответит: "Нет у
меня никакого кюммеля", и тогда они могут поговорить о деле. Запомнил?
Франек кивает.
Городок в десяти километрах от дома дорожного мастера Явора, и мальчик
добирается домой на рассвете.
- Ну что, сынок? - спрашивает дед, лежа на постели, когда перед ним в
сумраке бесшумно вырастает Франек.
- Пускай спросят у пани Зоей вчерашнего кюммеля, - говорит Франек.
- Это можно, - говорит дед, - это неплохо.

* * *

На заре команда оберста из дома старого Явора собирается в путь. Пьет
чужое молоко, жует сухари. Она оторвалась от своих частей и сейчас шагает в
городок.
- Мой храбрый Тьяден, - говорит оберст, - нам не хватает двух
покойников для ровного счета.
- На дороге за этим дело не станет, не беспокойтесь, господин оберст.
Тьяден утешает своего начальника. И зачем только господин оберст
торопится на фронт? Впрочем, где он теперь, фронт? Может, к счастью, война к
тому времени окончится, когда они разыщут своих. Не так давно он, Тьяден,
был патриотом, но когда день за днем зарываешь мертвых, перестаешь уважать
войну. Тьяден понимает, что это плохо, но он втайне давно уже возненавидел
свое благородное занятие... Даже парное молоко не доставляет радости, как и
это свежее утро. Оно такое, словно в мире нет войны, и Тьядену хочется
реветь... А как славно они начинали!..


* * *

Старый Явор, переодев летчиков в ботинки, штаны и рубахи, в шапки с
ослепительными козырьками, сидел на приступочке и любовался.
Летчики жмурились от яркого света после бессонной ночи в погребе и с
любопытством поглядывали друг на друга.
Юлька носилась, по собственным словам, як скаженная.
- Ось яки гарнесенькие у нас батраки, дидуся! - кокетливо повторяла
Юлька, не сводя глаз с курчавой белокурой головы Ивашенко.
Бабця Юстина испекла блинов на кислом молоке, подала картошки с