"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

<...и такое медресе соорудил он на земле, что та возгордилась его
высотой перед небом: и в несколько лет не долететь до верха этой арки орлу
ума, как бы он ни напрягал своих крыльев; даже череда карнов (поколений,
веков) - слишком малый срок, чтобы искуснейший хариф (вор мыслей),
забрасывающий свою верёвку с крюком на конце на стены домов, смог забраться
на вершину этих башен. Когда зодчий выгнул свод этой арки, то само небо,
исполнившись удивления, прикусило свою новую луну, как палец.
И так как Ялангтуш-Бахадур был основателем медресе, то год постройки его
назван именем Ялангтуша-Бахадура>.
Кажется, так. А теперь, пока ночь не израсходовала всей своей тьмы,
попробую (всё равно, сидя на мешке, не уснёшь) прокомментировать тёмные
места надписи.
Начну с конца. То, что год и строитель оказались тёзками, уже освещено
историографами. Попросту каждая персидская буква имеет и цифровой смысл:
сложив буквы как слагаемые, получим сумму: тысяча двадцать какой-то год -
по-нашему, начало XVII века.
Что касается до неба и его способности удивляться, то она, очевидно, не
исчерпана: каждый раз, завидев при блеске своего новолунного пальца башни
Шир-дора, оно снова прикусывает его, и палец-луна неизменно пухнет,
вспучивается синим нарывом, пока его - на четвёртой фазе - не прорвёт.
Слова о харифе, искусном воре, пытающемся забросить свой крюк на вершину
Шир-дора, очень внушающи. Работать ему, конечно, удобнее всего по ночам. Так
что сейчас как раз время, спрятавшись в длинной тени медресе, в полном
безлюдье, разматывать свою воровскую лестницу.
Бедный хариф, он, как и я, зябнет теперь и не спит у тёмного срыва
питаба. Может быть, ему удавалось иной раз добраться вот до этого арочного
выступа, но южные ночи короче верёвки вора. Утро, будящее стражу, конечно,
прогоняло ширдорского харифа, пока с наступлением ночи он снова мог
приняться за свою работу.
Надпись говорит о карнах - о поколениях - харифского труда. Значит,
вор передавал свой замысел сыну, а тот сыну сына харифа. Чего они
добивались, эти поколения похитителей? Что можно украсть, забравшись на
каменную крышу громады? Допустим, можно прикарманить широкий кругозор,
открывающийся сверху вместе с рассветом. Но зачем? Чтобы тотчас же быть
изловленным на кругозоре, как иные изловлены на миросозерцании. Глупый вор,
вздумавший выкрасть себя самого, свою личность: вот ты и пойман с поличным.
Так и надо.
А как надо?
Прежде всего - и вор, выдуманный древней надписью, должен это
запомнить - не следует быть <искусным>... для искусств. Вот, например,
нынешние ташкентские вокзальные воры тоже пользуются, формально следуя
традициям харифа, верёвкой с крючком на конце. Но забрасывают свой крюк они
не искусства ради, а во имя идей утилитаризма.
Кстати, пора блюсти точность комментария. Ялагнгтушевская надпись к
родовому понятию харифата не забывает прибавить видовой признак. Она говорит
о <воре мыслей>. Есть и такие у нас. Мы их называем плагиаторами. Но
работают они совершенно в иной технике. Зачем взбираться на высоты
похищаемого, когда можно под него подкопаться, пролезть в смыслы снизу. Да,
завтра надо будет непременно пойти в Биби-ханум, там, во внутреннем дворе -
я читал - хранится каменный гигантский пюпитр для Корана (ещё тимуритских