"Сигизмунд Кржижановский. Салыр-Гюль" - читать интересную книгу автора

доски медный кувшин. Его горло вздуто зобом, а круглый рот топырится наружу.
По медной губе кувшина и бьёт молоток. От каждого удара кувшин отдёргивается
на миллиметровый интервал и получает новые и новые удары, постепенно
окаймляющие чередованием вгибов и выгибов его края.
Вот седельник. Он стягивает ивовые прутья поперечными связями, затем
туго заматывает их в кожу и закрепляет кожаный чехол множеством мелких
гвоздиков. Через короб ещё седельный мастер. Здесь прутья уже до конца
затиснуты в кожу, выгнуты заостряющейся книзу дугой и крепко связаны у
концов. Хомут почти готов. Остаётся только растянуть его отверстие и
уточнить форму. Для этого в лавке помещается особый пень, который отёсан
так, что ему придана форма омикрона, к основанию постепенно расширяющего
свой контур. Хомут напялен на пень, и седельщик, вскочив на раздужья хомута,
пляшет на нём голыми пятками, наплясывая требуемый размер.
Вот изготовитель пятипалых вил. Прямая деревянная рука и виловое
запястье с пятью короткими врезанными ножом выступами готовы. Теперь надо
подвязать пальцы. И пальцы ремесленника, проворно перебегая от ящика с
грудой сваленных в него деревянных пальцев, быстро прибирают, прилаживают и
прикручивают лозовыми нитями дерево к дереву. Проворство, почти
пианистическая беглость работающих пальцев, по сравнению с распрямленной
неподвижностью пальцев сработанных, разительна. Такая техника может быть в
фаланги лишь выграна множеством дней труда.
И куда ни взглянешь - всюду искусность, доведённая до своего предела.
Но что даёт эта ремесленная виртуозность самим виртуозам молотка, шила,
клещей и резака? Грязный короб карханы, рваный халат, несколько щепоток наса
в день и кусок серо-жёлтого, похожего на мыло, сыра, валяющегося тут же
вместе с инструментами, обрезками и опилками. Традиционное ремесло,
передающееся от поколений к поколениям, древний ушталык Узбекистана осуждён
на гибель. Весь этот инструментарий дотимуровых времён, прапрадедовские
точильные ремни, навёрнутые спиралеобразно на вал и вращаемые двумя руками,
какие-то старинные бронзовые наковальни, ветхие крюки и прикрючья - всё это
не может бороться с машиной, бессильно против неё, как кремневое ружьё
против пушки.
Эта остановленность традиционного мусульманского искусстничества и
искусства равна выключению его из жизни. Культуры, слишком быстро нашедшие
себя, тем самым себя теряют. Они выпадают из дальнейшей истории.
В Бухаре есть мавзолей Исмаила-саманида. Там же стоит медресе
Абдулла-хана. Их отделяют друг от друга узкий переулок и семь веков (X и
XVI). А между тем оба одинаково прекрасны. И в этом <одинаково> - смерть:
от прекрасности.
В течение этих веков рождались новые строители и новые постройки. Но
строители эти были лишь душеприказчиками искусства. Они выполняли
завещательную волю, отдавая работу и жизни посмертным произведениям
архитектуры X века.
Однако, скитаясь по базару, нельзя позволять мысли отлучаться от
окружающего. Вот я и опрокинул носком сапога какую-то миску с брызнувшими из
неё вразбег медяками. Потревоженный нищий кричит мне вслед, ловко
промодулировав из минора в мажорные выклики.
У поворота стены, возле маленького ослика, только что освобождённого от
тяжести двух корзин, наполненных белым луком, и двух людей - дехканина и
его жены, собралась кучка зевак. Среди них и дети. Старик в пёстрой чалме, с