"Тени Ахерона 2. Черное солнце" - читать интересную книгу автора (Монро Керк, Локнит Олаф Бьорн)

Глава 1 Первый рассказ Халька О КОЛДУНАХ И КАМЕРДИНЕРАХ


Тарантия, Замок Короны,

12 день второй осенней луны 1296 г. по основанию Аквилонии.

Моя жизнь просто невыносима…

В качестве дополнения ко всем свалившимся неприятностям, в те дни у меня жутко разболелись зубы. Кажется, я серьезно застудился, когда верхом ездил в библиотеку Обители Мудрости — ветер был очень холодный, пронизывающий, не спасал даже толстый шерстяной плащ с глубоким капюшоном. Результат: на следующий день у меня начался жар, а половину физиономии разнесло так, что даже заплыл правый глаз. Верхняя десна воспалилась настолько, что кушать какую либо твердую пищу стало совершенно невозможно — очень больно.

Пришлось звать дворцового лекаря — месьора Монтеля, который посмотрев на раздувшуюся рожу месьора тайного советника и королевского летописца, только покачал головой, горько повздыхал, и сразу предложил вырвать два зуба, чтобы выпустить гной. Но я, как на скверно себя чувствовал, немедля восстал против лекарского произвола — зубы мне еще пригодятся, да и здоровы они вроде бы… Нет ли каких-нибудь других способов избавиться от проклятущей немощи?

Монтель снова вздохнул, развел руками, посоветовал полоскания травяным отваром да холодные примочки и с тем отбыл, не забыв, однако, напомнить, что если я все-таки надумаю избавиться от верхнего правого клыка, железные клещи у нашего изощренного целителя всегда находятся под рукой. При мысли о клещах, мурашки побежали у меня по хребту от шеи к копчику, и я предпочел о месьоре Монтеле немедленно забыть.

Мой новый камердинер, Джигг, безотлагательно отправился на малую дворцовую кухню, располагавшуюся как раз под моими комнатами на первом этаже — заваривать зелье, а я с самым печальным видом устроился в любимом кресле со старинной книгой в руках — ныне ничто меня так не интересовало, как история Кхарии.

Ближе к вечеру заглянули король и королева, проведать скорбящего тяжким недугом библиотекаря. Конан с Зенобией выглядели до отвращения свежо и даже немного весело, хотя, как я уже сказал, в свете навалившихся на нас за последние седмицы печальных известий, радоваться вроде бы было совершенно нечему.

Монаршая чета пробыла в гостях недолго, киммериец спустя квадранс ушел, сославшись на занятость — теперь ему приходилось все прилежнее заниматься пресловутыми «важными государственными делами». Разворачивающиеся в Полуденных областях королевства события требовали пристального внимания короля и оставлять дела только на совесть вице-короля Просперо Пуантенского, канцлера Публио и незаменимого барона Гленнора Конан более не мог. Слишком серьезной казалась ситуация, да и Просперо срочно уехал в Гайард, столицу своего герцогства, разбираться с делами на месте.

— Ваши полоскания, господин барон, — от мрачных дум меня отвлекла вкрадчивая речь камердинера. Джигг стоял на пороге комнаты с серебряным подносом в руках. На подносе дымилась фарфоровая плошка с горячим и, как выяснилось, отвратительнейшим по вкусу варевом. Уж не знаю, каких таких «целебных травок» намешал туда этот чернокнижник Монтель, но при одной мыли об отваре меня начинало тошнить. Полагаю, что даже самые смертельные яды гораздо вкуснее.

— Поставьте на стол, Джигг, — слабо прошепелявил я, поскольку из-за боли в десне разговаривать было трудно. — И не смотрите на меня волком, я обязательно выполню предписания господина лекаря, а не вылью эту отраву за окно…

— Очень надеюсь, что ваша милость прислушается к мнению месьора Монтеля, — сказал Джигг, взгромождая поднос с мерзкой жижей передо мной. — Насколько я сумел выяснить, он считается весьма знающим лекарем, в Тарантийской гильдии целителей о нем самые лучшие отзывы.

— Еще бы они были скверными! — я попытался поморщиться. — Дурака и шарлатана никто не возьмет на должность королевского костоправа…

— Распоряжения насчет ужина, господин барон? — невозмутимо осведомился камердинер. — Сегодня к вечерней трапезе готовят великолепную дичь в зингарской подливе. Любимое блюдо его величества.

Я воздел на Джигга страдальческий взгляд. Он что, издевается? Какая, к демонам, трапеза? Тем более — мясо… Я даже рта раскрыть нормально не могу!

— В таком, случае, я, как и вчера, приготовлю вам на ужин кашу с растертыми фруктами, и размоченными в молоке пшеничными лепешками, — Джигг моментально понял, что я готов сорваться и начать орать. — Я уже упоминал, господин барон, что это простое блюдо очень вкусно, питательно и не доставит вам… э… лишних страданий.

— Хорошо, Джигг, можете приготовить кашу… Обязательно остудите, от горячей пищи только больнее становится.

— Как будет угодно господину барону. Никаких других распоряжений не последует?

— Нет. После полудня не было новых писем?

— Никаких, господин барон. Только…

Камердинер многозначительно замолчал.

— Что — «только»? — насторожился я. У Джигга потрясающая способность оберегать своего хозяина от самых малейших неприятностей и скверных известий, но иногда он перехватывает через край. — Вы опять «забыли» доложить мне о какой-нибудь очередной гадости, потрясшей наше несчастное королевство?

— Что вы, господин барон. Просто сегодня в замок прибыли двое весьма экстравагантных чужестранцев, которые настойчиво добивались встречи с вами. Я сообщил этом достойным месьорами, что вы серьезно больны и не принимаете никого, кроме монаршей четы по самым неотложным делам. Надеюсь, я не позволил себе ничего лишнего, господин барон?

С Джиггом всегда так. Он никогда не позволяет себе отступить от строжайших правил этикета, но обязательно предпочитает в мягких и необидных выражениях выразить передо мною свое отношение к тому или иному человеку или событию. В переводе с джигговского языка на нормальный, слова «несколько экстравагантные чужестранцы» означают примерно следующее: «Хальк, к тебе явились два крайне подозрительных типа, которых я выпроводил за порог, ибо, как идеальный слуга, я полагаю, что благородный дворянин и тайный советник короны не должен общаться с подобными отбросами».

Я только подъял очи горе и осведомился:

— Джигг, почему вы назвали этих месьоров «экстравагантными»? Они что, нарушали правила приличия, носили на голове нижнее белье или плевались в тронной зале?

— Нет-нет, упомянутые господа ничего подобного себе не позволяли, господин барон. Просто один из них, судя по облачению и внешности, является магом Черного Круга Стигии, а второй, вероятно, его слугой из простецов. Крайне невоспитанный молодой человек, позволю себе заметить.

«Что за чепуха? — подумал я. — Откуда у нас в Тарантии, да еще в Замке Короны, колдун Черного Круга? Или Конан наконец-то помирился с Тот-Амоном и пригласил его в Тарантию погостить? А знаменитый маг решил встретиться со мной, повспоминать наши авантюры времен Полуночной Грозы? Бред какой-то…»

— Они хоть представились? Этот самый маг и его невоспитанный слуга?

— Разумеется, господин барон. Некие Тотлант Луксурский и Веллан, сын Арта из Пограничного королевства.

— Однажды я вас рассчитаю Джигг, и выставлю взашей с должности камердинера! — взвыл я и тут же схватился за больную щеку. — Вы с ума сошли! Приезда этих людей я жду почти целую луну!

— Прошу простить за досадную промашку, господин барон, — столь же невозмутимо поклонился камердинер. — Но я не был извещен, ибо в противном случае…

— Митра Всеблагой! — продолжал разоряться я. — Где они, Джигг? Надеюсь, вы не отправили моих гостей ночевать на постоялый двор?

— Разве я мог себе такое позволить, господин барон? По личному приказу короля упомянутых месьоров разместили в гостевых комнатах, Полуночное крыло замка. Видимо, они знакомы с его величеством…

— Даже лучше, чем вы думаете, — хмуро проворчал я. — Немедленно отыщите обоих и препроводите в мои комнаты! Слышите, Джигг, тотчас же!

— Как будет угодно господину барону, — сдержанно ответил камердинер. — Осмелюсь напомнить, что ваш отвар для полоскания остывает…

Джигг ненавязчиво подвинул поднос ближе ко мне, развернулся и словно растворился в пустоте — среди многоразличных достоинств моего слуги есть потрясающее умение появляться и исчезать совершенно незаметно для других людей, а его тихой поступи может позавидовать любая кошка.

…Я поразмыслил, встал, забрал плошку с вонючей жидкостью и все-таки вылил ее за окно, в плещущиеся под стеной замка холодные воды Хорота. Надеюсь рыба в реке кверху брюхом не всплывет, хотя есть серьезные подозрения, что это будет именно так. Я содрогаюсь от одной мысли, что мне еще несколько дней придется брать в рот этот кошмарный субстрат, порожденный воспаленным воображением дворцового лекаря и руками Джигга.

Итак, Тотлант приехал, как и обещал. Ничего удивительного — сейчас вся гильдия магов Равновесия, в которой состоит стигиец, стоит на ушах: слишком уж серьезная интрига закрутилась на Закате… Когда нам с Конаном стало окончательно ясно, что без помощи знающего волшебника не обойтись, мне в голову пришла мысль немедленно вызвать Тотланта из Вольфгарда, где он живет последние одиннадцать лет. В конце концов, Тотлант помогал нам в самых серьезных делах, начиная от уничтожения Небесной горы в 1288 году, и заканчивая историей с Алым Камнем и Великой войной за престол в Немедии.

Нет, разумеется, у нас есть свой придворный волшебник — ни один королевский двор Заката не может обойтись без мага, Аквилония тут исключением не является. Одна беда — Озимандия Темрийский очень и очень стар, Конан содержит его во дворце только в качестве эдакого живого артефакта, да и сам Озимандия полагает свою должность более почетной, нежели ответственной — киммериец предпочитает разбираться с делами безо всякой магии. Конан не слишком доверяет колдовству, что Черному, что Белому, что разноцветному.

Но Тотлант — другое дело. Ему недавно перевалило за тридцать пять лет, однако энергии и живости в стигийце хватит на десятерых семнадцатилетних. Кроме того, он грамотный волшебник и наш старинный друг — настоящий друг, сомневаться в верности которого невозможно.

То, что вместе с Тотлантом в Тарантию навязался Веллан, с одной стороны плохо, а с другой хорошо. Лишние руки и голова нам сейчас решительно не помешают, но в то же время Веллан обладает невероятным даром наводить во всех делах такие сумятицу и беспорядок, что разгребать последствия его действий приходится потом долгие седмицы, если не годы…

Что ж, посмотрим, чем сможет нам помочь эта неразлучная парочка! Благо помощь, особенно магическая, требуется ныне довольно остро.


* * *

— Сет Великий! — именно этим возгласом поприветствовал меня с порога Тотлант. — Хальк, что с тобой? Ужасно выглядишь, нельзя же так себя не любить!

Я повернул к волшебнику свою опухшую вдвое против обычного физиономию и развел руками:

— Вот, болеем… Безумно рад тебя видеть, старина!

За плечом Тотланта белело осуждающе-озабоченное лицо Джигга. Нутром чуял, что я использовал спасительное зелье отнюдь не по прямому назначению. Конечно, серебряная полоскательница-то пуста.

Я отлично понял, почему мой камердинер поименовал Тотланта «магом Черного Круга». Сколько лет прошло, а стигиец въевшимся раз и навсегда привычкам не изменяет, облачается точно в традициях давно покинутой родины. Алые гильдейские плащи магов-равновесников Тотлант одевает только во время конклавов своего Ордена или на торжественные приемы. Обычно он носит угольно-черную хламиду с вышитыми золотой нитью на груди песочными часами и змеей, свернувшейся в круг и держащей в зубах свой хвост — символы Вечности и Равновесия. Незнающий человек может запросто принять змейку за изображение Сета.

Я не понимаю, как Тотланта доселе не убили на дороге, поскольку таких типов в Аквилонии очень не любят. С него можно рисовать картинку с подписью: «настоящий стигиец» — черные с золотом одеяния, бритая голова, очень смуглая кожа и темно-карие глаза, умные и хитрющие. Словом, натуральнейший черный маг, который приносит жертвы Сету трехдневными младенцами и использует кровь невинных девиц для составления колдовских декоктов…

— Веллан попозже зайдет, отправился в термы, отмываться с дороги, и застрял там на половину дня, — ответил Тотлант на мой немой вопрос о том, почему не пришел наш приятель-оборотень. — Ты, Хальк, сиди, не вставай. Сейчас посмотрим, что можно сделать с твоим не в меру раздутым лицом…

— Только не это! — простонал я, понимая, что волшебник сейчас устроит надо мной некую малоприятную экзекуцию. — Тотлант, оно само пройдет!

Проклятый колдунишка меня и слушать не стал. Протянул руку к больной щеке, сверкнула алмазным глазком змейка на стальном магическом кольце, украшавшем средний палец его правой руки. Я на всякий случай зажмурился.

Кожу кольнуло искоркой и в воздухе запахло грозой и морозом. Половина лица моментально онемела, словно приложили лед. Тотлант неразборчиво бормотал заклинания на стигийском языке, чем в очередной раз вызвал неодобрение Джигга, явно раздумывавшего, не следует ли броситься на помощь хозяину, над которым ставит эксперименты заезжий колдун.

— Вот и все. Можно открыть глаза, — послышался мягкий голос Тотланта и волшебник повернулся к моему камердинеру: — Любезнейший, подайте месьору Хальку серебряное зеркальце. Пусть барон Юсдаль оценит результаты работы.

Невероятно, но десна больше не болела. То есть, вообще не болела — теперь я преспокойно мог улыбаться, разговаривать и пережевывать твердую пищу. Доставленное Джиггом серебряное зеркало подтвердило, что опухоль полностью исчезла.

— Уж и не знаю, как благодарить, — выдавил я, все еще не веря своим глазам и ощупывая щеку. — Тотлант, это просто невероятно!

— То же самое ты говорил, когда три года назад я избавил тебя от жутчайшего похмелья, — рассмеялся волшебник, непринужденно усаживаясь в кресло напротив. — Помнишь прошлый мой приезд в Тарантию?

Еще бы не помнить… Именно тогда мы с Тотлантом «выдумали» злосчастный клад Нифлунгов — сколько неприятностей принесла эта авантюра я даже вспоминать не хочу. Наше счастье, что мы выпутались из той истории с относительно небольшими потерями.

— Полагаю, господин барон сочтет нужным отменить свое распоряжение относительно каши с молоком и тертыми фруктами? — напомнил о себе Джигг.

Взгляд камердинера потеплел: после моего чудесного исцеления он, видимо, начал относиться к Тотланту со сдержанной симпатией.

— Разумеется, Джигг! Тащите все самое лучшее, что найдете на кухне! Прикажите виночерпию выдать вам два кувшина «Пурпурного Либнума» урожая 1288 года.

— К фазану в соусе гораздо лучше подойдет белое аргосское вино, господин барон…

— Да? Хорошо, оставляю этот вопрос на ваше усмотрение.

Камердинер исчез, словно его в моем кабинете никогда и не было. Я остался наедине с Тотлантом.

— Полагаю, настало время обмена новостями, — усмехнулся маг. — У вас в Аквилонии новости сплошь дурные, потому, чтобы не портить настроение, я выслушаю их потом.

— Рассказывай, что творится у вас в Пограничье, — сказал я, попутно доставая припасенную бутылочку красного пуантенского. Пока Джигг принесет ужин и вино, с голоду помрешь… — В письмах ты не слишком подробен.

Тотлант приложился губами к хрустальному кубку, оценил букет и начал свою повесть. В общем-то, у наших самых верных и преданных союзников на Полуночи материка все было просто отлично. Торговля процветала, войн и баронских бунтов не предвиделось, патриархальное Пограничное королевство жило своей тихой жизнью, вызывая зависть у соседей растущим богатством и редкой для Хайбории стабильностью. Торговля с Подгорными владениями гномов Граскааля, крепко сдружившихся с королем Эрхардом после Полуночной Грозы, приносила отличный доход, да еще добавим сюда пошлины за провоз товаров из Гипербореи и Нордхейма на Полдень и обратно, да вывоз леса и меха пушных зверей, да собственные серебряные копи…

Неплохо для маленькой страны, всего десять лет тому считавшейся самым захудалым королевством Заката.

Все старые знакомцы живы-здоровы, Эрхард, хоть и самую чуточку постарел, по-прежнему крепок и деятелен, Эртель помогает дядюшке в управлении страной и почти остепенился — собирается жениться будущей весной. Гном Фрам, Темвик, Стеварт Сольскель (между прочим родной батюшка аквилонской королевы!), Стефан Король Историй и прочие общие друзья передавали приветы и обязательно приглашали заезжать в гости как Халька Юсдаля, так и короля Конана вместе с Зенобией, Просперо и всеми остальными.

Что еще? По прошествии нескольких лет, гномы Граскааля, подрядившиеся построить в столице новый королевский замок наконец-то закончили работу и резиденция Эрхарда теперь может поспорить в красоте и величественности с обиталищами аквилонского и немедийского королей. Бородатые карлики-дверги, великие искусники, возвели на месте прежнего замка (который иначе как «сараем» с старые времена и не величали) истинный шедевр архитектуры и фортификации, так что теперь Вольфгарду не страшны никакие чужеземные вторжения.

Подгорный король Дьюрин VIII заверил Эрхарда, что взять главную крепость Пограничья штурмом не в человеческих силах, к тому же, если сделать надлежащие припасы, там можно в случае чего отсиживаться хоть до Конца Мира и Битвы Богов. А коли стрясется нечто совсем непредвиденное, можно запросто уйти из замка через огромный подземный тоннель прямиком в горы, к союзникам-гномам. Одна беда — содержание новой крепости обходится слишком дорого.

Больше никаких особенных новостей нет, а знать, кто у кого увел очередную подружку, тебе, Хальк, будет неинтересно.

— Хотелось бы услышать, а где твоя очаровательная супруга? — закончив рассказ поинтересовался Тотлант и указал взглядом на портрет баронессы Цинции Целлиг-Юсдаль, висевший над моим столом. — Разве малютка Цици не в городе?

— Цинция постоянно кашляет, у нее слабая грудь, — огорченно поведал я. — Зачем ей осенью находиться в Тарантии, со здешними туманами-вампирами и людьми-безумцами? Я отправил жену в Зингару, климат там гораздо лучше, да и королева Чабела была очень рада принять Цици у себя во дворце, они подружились во время войны Алого Камня… Путь Цинция поживет в Кордаве, пока наши дела не придут в относительную норму и не наступит зима.

— Понятно, — кивнул Тотлант. — Ужасно жаль, что Цици болеет. Если будет нужна помощь, я готов…

— Спасибо, постараюсь учесть. Впрочем, лекари у Чабелы куда надежнее наших аквилонских коновалов. Цинция пишет, что стала чувствовать себя гораздо лучше. Надеюсь, обойдемся без вмешательства магии.

— Как знаешь… Ага, кажется подоспело время подкрепиться!

Явился Джигг, сообщил, что в трапезной комнате накрыт стол на двоих и если благороднейшие месьоры соблагоизволят покинуть кабинет, то они смогут закончить беседу за ужином.

Из приоткрытой двери потянуло столь соблазнительными запахами, что я едва не захлебнулся слюной. И это после долгого воздержания! Не спорю, фруктовые каши Джигга тоже недурны, но ведь невозможно питаться ими почти пять дней!

Едва мы с Тотлантом заняли свои места и успели насладиться сияющим начищенным серебром столовым прибором, как со стороны дверей в коридор послышался ледяной голос Джигга:

— Нет, сударь, господа трапезничают… Это абсолютно невозможно, сударь… Повторяю: это исключено!

— Да пошел ты! — громыхнул подозрительно знакомый мне баритон. — Пусти, кому говорят!

Камердинер появился в трапезной с таким выражением на лице, что мне показалось, будто он обнаружил у себя в сапоге одновременно гадюку, скорпиона и ядовитую жабу.

— Месьор Веллан, сын Арта, желает видеть вас, господин барон, — в речи Джигга звенели стальные нотки. — Я пытался решительно настоять на том, что вас нельзя отвлекать во время ужина, однако этот юноша…

Помянутый юноша отодвинул надувшегося Джигга в сторону и явился пред наши светлые очи.

Н-да, Веллан практически не изменился со времени нашей последней встречи на свадьбе Конана и Зенобии в 1293 году. Кажется, этот охламон вообще не становится старше, сколько бы лет не проходило. Надо думать, играет свою роль отличительная черта народа Карающей Длани — оборотни очень медленно стареют да и живут значительно дольше человека.

Джигг не совсем прав: «юношей» назвать Веллана сложно. Вполне взрослый сформировавшийся мужчина в возрасте около двадцати пяти лет, с широкой костью, впечатляющими плечами, и пробивающейся светлой щетиной на щеках и подбородке — не будет бриться, заростет бородищей от уха до уха. Шикарная копна соломенных волос, сильные руки, а легендарный взгляд обманчиво невинных и наивных голубых глаз Веллана сразил уже не один легион романтических красоток…

Ну надо же! Наш оборотень одет не в кожу и шкуры, как положено варвару из далекого и диковатого Пограничья, а во вполне приличное дворянское облачение — темно-зеленая котта с гербом Полуночного королевства: геральдический щит разделен горизонтально на две части, в верхней половине на червленом поле изображена золотая королевская корона; в нижней, в серебряном поле — зеленеют три дубовых листа, которые держит в зубах черная волчья голова. Недурно…

— Слушай, Хальк, что за хмырей ты набрал себе в прислугу? — громогласно возмутился Веллан, даже не соизволив поздороваться. — Этот напыщенный холуй не пускает нас к тебе полный день, отговариваясь всякой ерундой! То ты болен, то занят, то ужинаешь! Я рассчитывал на совершенно другой прием в твоей пропахшей пергаментом и чернилами вотчине…

После «напыщенного холуя» выражение лица Джигга почти не изменилось — он лишь чуть-чуть приподнял правую бровь, что означало крайнее волнение и возмущение. А увидев, как развязный оборотень приблизился к столу, нахально оторвал ножку от жареного фазана и отобрал у Тотланта серебряную тарелку, прежде предназначенную для десерта (фрукты в сиропе и булочки с растопленным маслом и медом), камердинер развернулся и молча уплыл в свою комнату — страдать. Отлично понимаю его чувства — Джигг помешан на этикете и приличиях, в понятия «этикет» и «Веллан» столь же совместимы, как огонь и вода.

— Ладно, рожа, садись… — едва сдерживая смех сказал я, указывая Веллану на место справа от меня. — И впредь запомни, что ты находишься с коронном замке Великой Аквилонии, а не у себя в хлеву!

— Кому и хлев — коронный замок, — не остался в долгу оборотень. — А вообще, рад встрече Хальк. Как поживаешь?

Я понял, что с прибытием Веллана разговор затянется до полуночи, если не до утра.


* * *

Первые смутные признаки надвигающейся угрозы появились еще около полутора лет назад, но тогда никто не обратил ни малейшего внимания на появившуюся в Немедии секту последователей древнего иранистанского пророка Мэниха — обитатели королевств Заката веротерпимы, в одной только Аквилонии насчитывается почти полторы сотни самых разнообразных культов, от вполне пристойных и признанных государством (митрианство и близкий к нему культ Иштар), до самых экзотических, вроде нордхеймского вотанизма или редкого у нас вендийского «созерцательного учения».

Святой Эпимитриус тысячу триста лет назад сам призывал к терпимости, однако завещал своим потомкам — аквилонским королям — быть осмотрительными и внимательными, поскольку Первородное Зло Черной бездны тоже не дремлет и всегда будет пытаться запустить свои скользкие щупальца в мир людей. Вполне естественно, что во всех до единого королевствах к Закату от Кезанкийского хребта поклонение темным богам открыто не одобряется властью или вообще запрещено — как, например, у нас в Аквилонии. Последователей Сета или Затха могут запросто выслать из страны, а то и вообще предать казни через очищающее пламя за всякие гадости наподобие человеческих жертвоприношений или использование черной магии.

Еще со времен Первых Королей «государственной религией» в пределах Трона Льва признано митрианство — аквилонский престол и его владелец вкупе со всеми добрыми подданными находятся под защитой Солнечного Бога. Однако, не противоречащие постулатам учения Митры и Эпимитриуса культы отнюдь не подвергаются преследованиям и право людей верить в того бога, какой им больше нравится, сомнению не подлежит. Между прочим у нас в Тарантии самыми крупными святилищами являются храмы Иштар, Бела, Нергала Справедливейшего, как олицетворения беспристрастности, и Эрлика-Воителя, покровителя военного дела.

Все довольны, никто не обижается, хотя митрианские храмы и монастыри и считаются самыми богатыми и пользующимися благоволением короля и двора. Но увы, одной из причин начавшейся на Закате духовной смуты являлось то, что митрианство в борьбе за души издавна занимало главенствующую позицию и высшие жрецы начали беззастенчиво пользоваться своим влиянием и богатством — тут даже король Конан и его соратники, проведшие за последние восемь лет весьма основательные реформы, были бессильны что-либо изменить. Жреческое сословие оказалось слишком косно и независимо для того, чтобы прислушаться к голосу разума и начать хоть какие-то преобразования.

И, разумеется, зажравшиеся митрианские жрецы проглядели реальную опасность.

Насколько я могу судить по собственным наблюдениям и докладам Латераны, нашей секретной службы (у меня, как у советника короны, есть возможность заглядывать в закрытые для широкой публики бумаги), недовольство политикой храмовых конклавов в народе и у дворян постепенно росло — обители имели право скупать земли, с которых в казну шел минимальный налог (это в Немедии и протекторатах Трона Дракона. В Аквилонии Конан запретил монастырям владеть своими ленами), щедрые пожертвования верующих превратили некоторых высших жрецов в весьма богатых людей, которые не гнушались даже торговлей, напрямую запрещенной Эпимитриусом в своих «Заветах», на монастыри работали тысячи кметов и ремесленников…

Словом, некогда скромные и созерцательные митрианские обители переродились в роскошные дворцы, жречество и монахи, позабыв о стяжании благ духовных обратились к благам материальным, изначальные постулаты о чистой и безгрешной жизни позабылись, вместо того, чтобы помогать бедным и утешать страждущих, жрецы превратились в совершеннейших торгашей. К сожалению, эта болезнь поразила абсолютное большинство крупных митрианских общин на Закате.

И вот тут как-то очень вовремя появились последователи Мэниха, которых еще называли «фатаренами» — название шло от иранистанского слова «очищенные, чистые душой». На первый взгляд их проповедь являлась совершенно безобидной, но позже, когда сектанты набрали нешуточную мощь и орду последователей, государи Заката поняли, что столкнулись с очень серьезной проблемой, с силой, способной пошатнуть тысячелетние устои нашей цивилизации.

Если пересказать учение пророка Мэниха кратко, то получается вот что: в самом начале времен, когда создавался наш мир, боги разделились на два враждующих меж собой лагеря — богов Тьмы и Первородного Зла, и богов Истинного Света. Последние создали мир бестелесный, наполненный светом и добром, где обитали бесплотные души, купавшиеся в лучах Изначального Неугасимого Пламени. Но Темные боги восстали и в насмешку над своими добрыми собратьями создали мир материальный, телесный, сиречь тот, который нас окружает. Чистые души были заключены в плоть, как в тюрьму, материя стала верховенствовать над бессмертным духом.

Таким образом, получается, что человеку надо избавиться от всего тварного, отречься от плотского зла, чтобы обрести бестелесный мир Света. Это означает отречение от стяжания богатства и от плотской любви, ведущей к появлению новой материи, а следовательно, зла. До нас доходили сведения, что самые первые проповедники фатаренов действительно являлись людьми если не святыми, то по меньшей мере фанатичными подвижниками. Они отказались от употребления мяса (вдруг в теле убитого животного заключена чистая человеческая душа? Это уже людоедство получается…), жили нищенством и подаяниями, носили самые простые рубища и неустанно проповедовали отречение от плоти и пользу Бессмертного и Плененного Телом Духа.

Немудрено, что новое (точнее, слишком хорошо позабытое старое) учение обрело большую популярность в Немедии, серьезно ослабленной и разоренной войной Алого Камня. Особенно неприглядно на фоне «очистившихся» бессеребренников выглядело митрианские жречество — монастыри продолжали богатеть, собирать подати и пожертвования, а сами монахи вели разгульную жизнь, которую уж никак нельзя было назвать благочестивой.

Далее события начали нарастать как снежный ком. Весьма неожиданно учение фатаренов приобрело новую форму — некие неизвестные философы весьма творчески взглянули на постулаты пророка Мэниха и переработали их по своему. Если плоть грешна, следовательно все слабости и грехи человека можно списать на козни богов Черной Бездны, создавших материю. Душа не может быть изначально злой, но ею руководит плоть. То есть, если ты убивал, грабил, прелюбодействовал — Душа не виновата, освободившись от тела она уйдет в Царство Света, а тело, как мерзкое порождение Бездны, сгниет в земле за свои прегрешения.

Надеюсь, общий принцип этого весьма оригинального учения вам ясен? По большому счету это — проповедь вседозволенности. Не нужно соблюдать законы, поскольку они продиктованы интересами плоти. Верши любые злодеяния — ты не виновен, это все делается по велению созданной Злом материи. Избавляйся от имущества, если хочешь приблизиться к «очищению», причем таковое имущество лучше всего передать в пользу высшего конклава секты, он найдет способ как им распорядится «во имя добра». Если ты занимаешься темной магией — тоже ничего страшного, это лишь голос плоти, которая тебя заставляет обращаться к забытым кхарийским культам или религии Сета Змеенога. Человеческие жертвоприношения? Тоже не возбраняется! Тем более, что таковое приношение является добрым делом — душа убиенного освобождается от грешной плоти и уходит в счастливый мир духов.

В общем, жутковатая философия, согласитесь…

Через маркграфа Ройла, тесно связанного с магическим Орденом Алого Пламени Равновесия и сотрудничающего со знаменитой гильдий Ночной Стражи нам удалось достоверно выяснить, что верховный конклав секты фатаренов (руководители еретиков якобы называли себя «Братьями Черного Солнца») успел за последнее время приобрести весьма серьезное влияние в Полуденной Немедии и Коринфии, зараза постепенно распространялась и в Аквилонии — в великом герцогстве Шамар и в Пуантене. А когда мы в общих чертах поняли глубинный замысел фатаренов, даже обычно невозмутимого Конана проняло.

К Черному Солнцу стекаются пожертвования фатаренов — избавляться от грешных золота и серебра есть добродетель, этим ты хоть частично очищаешься. Захват земель, покупка дворянских ленов? Тоже добродетель — бывшие владельцы теперь не обременены нечистыми материальными благами. Если все будет продолжаться так, как и сейчас, то довольно скоро предводители Черного солнца станут настолько могущественны, что смогут непосредственно влиять на жизнь и политику некоторых государств Заката.

Маркграф Ройл предположил, что сектанты отлично знают, чего хотят — контроль над торговлей, собственное обогащение, возможность влиять на ход исторических событий. Ройлом было высказано мнение, что идея создать Черное Солнце и использовать прочно забытые в наши времена мысли Мэниха появилась в изощренных умах купцов и влиятельных торговцев, а отнюдь не среди черных магов. Маги и колдуны, скорее всего, являются просто мальчиками на побегушках у влиятельных и очень богатых персон из верховного конклава Черного Солнца.

Между прочим, судя по попавшим в руки конфидентов Латераны секретным отчетам казначейства Трона Дракона за прошлый год, доходы виднейших купцов Немедийского королевства возросли почти в два раза, что не может не настораживать. Слишком подозрительный скачок…

Мы достоверно выяснили, что Черное Солнце вовсю использует в своих целях темную магию, что вполне объяснимо — и рядовых адептов секты проще держать в повиновении, и противников припугнуть можно. Сторонники фатаренов начали активные изыскания в древних заброшенных городах и склепах времен Кхарии — искали мощные артефакты, и это тоже давало повод к невеселым мыслям…

А вот что сказал по поводу Черного Солнца на королевском совете почтеннейший барон Данкварт Гленнор, бессменный глава тайного департамента Аквилонии:

«— Учение фатаренов привлекло к себе, во-первых, нечистых на руку личностей, желающих обогатиться — этим скотам плевать на философию и прочие умствования. Их бог — золото. Такие встречались всегда и во все времена. Во-вторых, к фатаренам, будто тараканы на кухню, начали сбегаться черные маги всех мастей — им понравился постулат о том, что душа безгрешна, и только по велению тела можно творить все, что восблагорассудится. Упомянутые дельцы, моментально поняли выгоды сотрудничества с колдунами — магия расширяет их возможности вытягивать золото из подданных Закатных стран. И последняя, третья сила — высшие дворяне, недополучившие свою долю власти и влияния. Им тоже малоинтересны бредовые выкладки о духе и плоти, тьме и свете, но использовать учение Мэниха в своих интересах они не брезгуют. Таким образом получается, что «торгаши» не могут существовать и проворачивать свои делишки без помощи «политиков», те и другие нуждаются в магии, как средстве запугивания и дополнительной силе, а «колдуны» не способны развернуться во всей красе без золота первых и поддержки вторых. Как уже сказано — перед нами три крысы с совершенно различными интересами и чаяниями, но до поры, до времени они вынуждены трудиться вместе…

Черное Солнце — прямая угроза государству, всему тысячелетнему укладу жизни. Они уже не могут остановиться, перешли грань, лавина сорвалась. Первые почувствовали вкус к огромным деньгам, другие могут сравнительно безнаказанно использовать запретное колдовство, третьим явился призрак власти.»

К моему ужасу, тогда я понял, что Гленнор может оказаться безупречно прав. Глава Латераны вообще редко ошибается.

Вот в такой ситуации оказались мы с Конаном к осени 1296 года по основании Аквилонской монархии. И эту проблему следовало решить как можно быстрее — слишком явственной и серьезной была опасность, грозившая перерасти в прямое столкновение между королевской властью и резко усилившейся сектой еретиков.


* * *

Пока я рассказывал все вышеизложенное Тотланту, Веллан молча сидел на диванчике у дальней стены и изучал обнаруженный на моем столе фолиант с пышным заголовком: «Определение нрава, всей прошлой и будущей судьбы особ женского пола согласно форме и размеру их грудей. Сочинение Абеля Любека, лекаря из Гайарда Пуантенского. В изводе со старонемедийского на аквилонский, в лето 1258-е, с сорока шестью рисованными картинами».

Оборотень пролистал книжку, просмотрел все сорок шесть рисованных картин. Некоторыми остался доволен. Только когда я закончил описывать Тотланту все постигшие нас несчастья, Веллан искоса взглянул на меня и осведомился:

— Слушай, а почему вы их всех попросту не перебили? Зная решительность Конана и его открытую нелюбовь к черной магии, которой эти самые фатарены вовсю промышляют…

— Ты как был туповатым капитаном гвардии из дремучего Пограничья, так им навсегда и останешься, — огрызнулся я. — Нельзя использовать прямое насилие, по крайней мере пока. Секта немедленно превратится в «гонимую» и завоюет еще большие симпатии, кроме того ей симпатизируют некоторые влиятельные аквилонские и немедийские дворяне из Полуденных провинций, а король не хочет с ними ссориться.

— Согласен с тобой, — отозвался Тотлант. — И тем не менее, в охваченных ересью областях Трона Дракона закрываются митрианские монастыри, их собственность захватывается, монахи изгоняются… У вас тоже скоро начнется нечто подобное.

— Уже началось, — мрачно ответил я. — Думаешь, почему Просперо Пуантенский срочно уехал в Гайард? В некоторых городах Пуантена народ возмутился богатством монастырей, вышвырнул за ворота жрецов, фатаренов открыто поддержал граф Раймон Фуа вкупе со своими многочисленными родственничками… Едва получив письма от жрецов Мирты о событиях в Пуантене, Просперо отправился на родину с миссией умиротворения — мы надеемся, что он сможет пресечь смуту в зародыше. И из герцогства Шамарского, с немедийской границы, приходят похожие новости. Черное Солнце всерьез взялось за Аквилонию — наша страна слишком богата и стабильна, такой лакомый кусок!

— Это заговор, — уверенно сказал Веллан. — Причем крайне оригинальный. Никогда ни о чем подобном не слышал. Религиозных смут на Закате спокон веку не бывало…

— Веллан правильно говорит, — кивнул Тотлант. — Подданные Закатных королевств со времен Эпимитриуса были удивительно терпимы практически к любым верованиям. Не понимаю, как такое могло случиться!

— Завтра очередной совет у короля, — сообщил я волшебнику. — Конан тебя обязательно пригласит, ты теперь у нас снова будешь коронным советником по вопросам магии. Без помощи Ордена Равновесия нам с этой духовной отравой не справиться…

— Вот с утра и будем думать, — устало сказал Тотлант. — Веллан, пойдем отдыхать. Надеюсь, в наших комнатах уже приготовили постели. А ты, Хальк, не расстраивайся. Если мы пережили такие невероятные ужасы, как Полуночная Гроза или война Алого Камня, то и с вашими еретиками разберемся. Спокойной ночи.

Ему легко говорить — «не расстраивайся»! Я же отчетливо ощущаю, как фундамент на котором стоит здание Аквилонии начал раскачиваться и трескаться — слишком уж давно я вращаюсь в сферах высокой политики, чутье меня еще ни разу не подводило…

Боюсь, нас ожидает очень недобрая зима.


* * *

Поскольку это был первый вечер за пять дней, когда меня не донимала воспалившаяся десна (спасибо незаменимому Тотланту и его спасительной магии!), я решил лечь попозже — следовало разгрести дела, накопившиеся за время болезни.

Я отослал Джигга отдыхать (на самом деле он отправился в комнаты для прислуги на нижний этаж замка, поиграть со своими коллегами в тарок), а сам занял позицию за рабочим столом в кабинете и принялся отвечать на письма. Одна депеша пришла из Бельверуса, от товарища Тотланта по Ордену Равновесия, волшебника Валента Мессантийского и Гвайнарда из Гандерланда — старинного приятеля короля Конана, состоявшего в гильдии Ночных Стражей, которых чаще именуют охотниками на монстров.

К моему вящему сожалению, этой лихой парочке пока ничего не удалось разузнать насчет руководителей Черного Солнца, но Валент меня обнадеживал — мол, некоторые нити уже у него в руках и остается только распутать клубок. Маг сетовал на то, что помощи от знаменитого Пятого департамента (визави Латераны в Немедии) пока нет никакой, и о чем думает начальник тайной службы Трона Дракона — неизвестно… Да, увы, герцог Мораддин после гибели своих детей во время мятежа принца Тараска, начал терять былую хватку. Надо будет завтра попросить барона Гленнора, чтобы наши конфиденты в Немедии начали оказывать Валенту, Гвайнарду и Хранителям Ночной Стражи посильное содействие.

Два письма прибыли из Кордавы, от возлюбленной супруги. Цинция сообщала, что у нее все хорошо, она благополучно отдыхает на побережье и вращается в высших кругах Зингарского дворянства — это означало, что Цици вовсю порхает по балам да приемам и развлекается как может. Пускай уж развеется, жизнь в Тарантии куда более скучна, чем может показаться.

Следующий пакет был доставлен из замка маркграфа Ройла. Его светлость сообщал, что продолжает раскопки на развалинах Пифона Стобашенного, но пока, к сожалению (а может, и к счастью…) ничего стоящего обнаружить не удалось. Ройл будет держать Конана и меня в курсе событий.

На прочие послания я ответил сравнительно быстро — они касались моих библиотечных дел и доставки в королевское книгохранилище копий редких книг, которые я заказал в Офире и Туране.

Куранты на донжоне королевского замка начали отбивать последний колокол перед полуночью и я решил отправиться на боковую. Поскольку мои апартаменты рядом с библиотекой были перестроены и полностью отремонтированы после пожара трехлетней давности, я спланировал собственное обиталище самостоятельно, а дворцовому архитектору и мастеровым оставалось лишь претворить в жизнь мой план.

Все устроено очень удобно. Из гостиной комнаты можно попасть через разные двери и в кабинет, и в спальную, оттуда же есть прямой выход а коронную библиотеку — грандиозное книгохранилище, занимающее почти весь третий этаж весьма немаленького Закатного крыла дворца.

Я убедился, что Джигг еще не пришел из гостей и комната камердинера пустует, отправился в спальню, обнаружил что предусмотрительный слуга давно разобрал мою постель и даже положил под одеяло нагретые возле камина камни — чтобы хозяин не ложился на холодные простыни.

…Думаете, мне позволили мирно заснуть? Да ничего подобного!

Признаться, за долгие восемь лет службы у короля Конана Канах я привык к любому бесовству, навидался всякого — от исторгающих знаменитое Зеленое Пламя подземных монстров, порожденных ныне уничтоженной Небесной Горой, до кошмарных с виду, но добрых внутри вампиров-каттаканов (с одним из представителей этого племени я раззнакомился совсем недавно, в замке маркграфа Ройла). Но мрачные чудеса никогда еще не настигали барона Юсдаля прямиком в его собственной спальне, посреди ночи.

Разумеется, я испугался. А вы бы не испугались, когда стена справа от кровати, вдобавок украшенная пушистым туранским ковром, на котором красовалась моя скромная коллекция холодного оружия, внезапно заместилась некоей аморфной шевелящейся массой, более напоминающей неудавшееся фруктовое желе?

Рука машинально потянулась к кинжалу, валявшемуся рядом, на ночном столике. Я, подавляя острое желание заорать в голос, соскочил с постели и отошел в дальний угол — там была дверь, выводившая в комнату Джигга, откуда я сразу смог бы выскочить в коридор, к лестнице на которой есть пост внутренней стражи дворца. Пока ничего особенно страшного не происходило, если не считать острого запаха грозы и того, что изо рта у меня повалил пар, будто на морозе.

Почему — «будто»? Действительно, в спальной стало очень холодно! Колдовство, вот что это такое! Причем довольно мощное колдовство… Если я не ошибаюсь, магический поток возник не непосредственно в моей комнате, а приходит откуда-то извне. Выход один — сматываться отсюда поскорее!

«Один момент, — сказал я самому себе, — если бы некие недоброжелатели собирались меня убить, то от Халька Юсдаля давно осталась бы лишь кучка пепла, слишком сильное волшебство, это даже я чувствую… Посмотреть что будет дальше? Или, все-таки, не рисковать?»

Вспучивающаяся черными пузырями стена вдруг окуталась тучей холодных сине-белых искорок и в спальной стало светло как днем. Очертания неведомого порождения чужого волшебства стали приобретать более ясную форму — широкий овал, высотой от пола до довольно высокого потолка.

Это не портал, сразу ясно — уж на что, а на различные порталы, выстроенные Тотлантом, Озимандией, Пелиасом и даже незабвенным Тот-Амоном я насмотрелся вдоволь. Передо мной некая неизвестная магия — появились слишком яркие огни необычной формы, будто огромные цветы распускаются. Запах стал особенно резким — пахнет уже не так, как после разряда молнии, ударившей совсем неподалеку. Похоже на запах расплавленной стали и горящего древесного угля. Теплее, однако, не становится.

Все кончилось неожиданно — режущий глаза свет моргнул и погас. Я протер глаза.

— Добрый вечер, господин барон. Полагаю, я не ошибся и вы действительно являетесь Хальком, бароном Юсдалем, тайным советником аквилонской короны и личным библиотекарем его величества Конана Канах?

Он стоял там, где только что переливались всеми цветами радуги призрачные пятна холодного пламени. Высок, но все-таки пониже вымахавшего почти до четырех локтей киммерийца. Одет, если верить неверному свету свечей, в темно-синий плащ с обычной вышивкой по краю — меандр, принятый в Аргосе, Офире и прочих странах к Полуденному Восходу от Аквилонии. Лицо скрывает маска. Оружия на поясе нет.

— Вы кто такой? — выдавил я. — И какого зеленого демона, простите, вам тут нужно?

— То, что вы видите перед собой — лишь бесплотная тень, хотя она и кажется материальной, — донесся голос из-под маски. — Это магическое отображение моей личности. Сам я нахожусь в тысячах лиг от Тарантии, но в то же время могу говорить с вами, месьор Юсдаль, а вы не испытываете никаких неудобств, поскольку видите перед собой собеседника. Клянусь, это гораздо лучше, чем разговаривать с неведомо как появившимся из пустоты незнакомым голосом… Вина можете не предлагать, все равно я не смогу его выпить.

— Кто вы такой? — едва не срываясь на крик, повторил я. — Терпеть не могу незваных гостей!

— Сейчас я все расскажу, — спокойно ответил призрак на хорошем аквилонском языке. Впрочем, некий невнятный акцент все же прослеживался, скорее всего, полуденный — офирский или коринфский. — Я не причиню вам никакого вреда.

— Вы… Точнее, ваша изначальная сущность, с отражением которой я разговариваю — человек?

— Да. Человек. И дворянин, обладающий древним и славным титулом. Может быть вы, барон, присядете?

Вот тебе и гости посреди ночи! Ну что ж, если меня приглашают к беседе, отчего бы и не поговорить? От разговоров еще никто никогда не умирал…