"Сигизмунд Кржижановский. Хорошее море" - читать интересную книгу автора

В городе у меня есть три любимых места, которые я никогда не забываю
навестить. Тем более что они не слишком далеко друг от друга. Первое
место - дом, где останавливался Пушкин, на улице его имени. № 10. Здание
это, вероятно, перестраивалось. Но я всегда испытываю странное <пушкинское>
чувство, когда вхожу в сумрачную подворотню дома и затем на квадратный,
окружённый каменными подпорками молчаливый двор. Окно пушкинской комнаты
выходило как раз сюда. Вероятно, сюда выплёвывал он черешневые косточки и
бросал скомканные и порванные клочки своих черновиков.
Второе место - Пале-Рояль, как называют его одесситы. Этот
архитектурный ансамбль, действительно, отдалённо напоминает Пале-Рояль
Парижа. Сад, запертый внутри каре домов. Я люблю здесь сидеть и думать об
Одессе.
И, наконец, третье: старый дом на Софийской улице. Когда-то здесь жила
графиня Нарышкина. Сейчас музей. Против здания, прямо на земле, без цоколя
довольно странный памятник. Подходя к нему в первый раз, я подумал:
<Мюнхгаузен?> И через секунду ответил себе: <Нет, Суворов>. На весёлой,
иронически улыбающейся лошади, сидит маленький человечек, крепко вжавший
худые колени в рёбра зверю. В правой руке его поднятая навстречу невидимой
толпе треуголка, левая накрутила на кулак удила. Лицо металлического
человечка полно вызова, дерзости и смеха. Когда я подошёл ещё ближе к конной
статуе, то заметил около неё группу красноармейцев, которые пришли,
очевидно, осматривать музей. Но статуя надолго задержала их внимание. Они с
видимым удовольствием и уважением оценивали посадку седока и конские стати
бронзовой лошади.
Вскоре я узнал: автор статуи - одесский художник Эдвардо, эмигрировал
за границу. Умер с голоду в Париже.


IX

У крыльца флигелька, где я живу, зелёные листики и усики дикого
винограда. А дальше, за проредью деревьев, синее море. У края веранды
круглые и квадратные цветники: тут и розовая, подвязанная шпагатом мальва, и
стыдливые красные цветы ночной красавицы, и петунии, и гортензии, и резеда,
и кручёный панич, взвивающийся зелёными штопорами в воздух.
Я задумал, с самого начала, с первых моих встреч с солнечным зайчиком на
беленой стене комнаты, противопоставить всем этим культурным, кувшино- и
чашечеобразным цветам, в их рыхлых, в зелёных пупырышках стеблях, свой
Гяур-бах, грядку диких, с твёрдым камнем, отверженных садами и садовниками,
растений. Посоветовавшись со знающими людьми, я вооружился лопатой и ведром,
полным воды, и отправился, вслед за падающим в море солнцем, к сухим склонам
прибрежья. Тут, ещё раньше, я наметил глазом несколько иглистых,
бледно-зелёных, но яркоцветных, кустарников.
Первым объектом, на который напали моя лопата и ведро, был высокий с
зелёными почками и жёлтым цветком молочай. Корень его цеплялся за почву с
необыкновенной силой. Я изломал стебель, смял широкие лопоухие листья и
вытащил на поверхность половину корня.
Ещё более тяжёлая схватка предстояла мне с обыкновенным, как мне
казалось, одуванчиком. Я подкапывал его лопатой, лил воду из ведра, а