"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Швы" - читать интересную книгу автора

человек.
Да, блаженны волки, ибо они уверовали - хотя бы в кровь. Все против
всех - это то, до чего нам надо долго и трудно идти, и только когда... ну
вот мысли и спутались и карандаш стал: будто увяз... в шве.

II. Бутерброды с метафизикой

Ночь была холодней, чем можно было ждать. Август в начале, а уж
заморозки и иней по утрам. В коленях ревматическая боль. И чуть-чуть
температурю. Ну вот так когда-нибудь протиснешься к спинке скамьи с вечера,
а утром и не встанешь. Какая-нибудь иззябшая женщина с не купленной у нее
ночью, а то пьяница, сквозь муть в глазах спутавший сны и яви, подсядет -
вместе с утренним брезгом - ко мне на скамью и попросит прикурить. Я не
отвечу. Тогда, глянув мне под поля шляпы, он попросит еще раз - только чуть
тише и неувереннее... И я опять не отвечу. И буду сидеть, сжав ледяные
колени, с окостенелыми пальцами в карманах пальто и с белыми зрачками,
спрятанными под тень шляпы. Вероятно, будет довольно трудно распрямить
меня, как полагается быть трупу.
Но все это предварение. Пока же двигаюсь, вижу-слышу, и даже моментами
пробую думать. Правда, только пробую: ступишь - срыв; еще раз - срыв.
Вероятно, мозгу не хватает соков, телу - тепла и пищи.
Мой суточный бюджет - 10 коп. Ни более и ни менее. Приходится
укладываться в гривенничные границы. Хочешь не хочешь. И каждый день, чуть
солнце сдернет с Москвы черный, в звездном дырье колпак, - я начинаю
отшагивать свой день. Опять и опять. За витринами - рыбищи, ткнувшиеся в
стекла плоскими хвостами, россыпи фруктов, конструкции из жестянок,
запечатанное стекло с светящим сквозь него алкоголем. Почти у каждой
витрины я останавливаюсь: все это и для меня; конечно, и для меня и для
других; но только в пределах гривенника. Я поворачиваюсь лицом в улицу:
мимо вращения спиц, ленивая раскачка рессор - глаза женщин сквозь сеть
вуалей, мельк бликов и теней; их проносит тихое шуршание шин в какое-то
ускользающее куда - мимо и мимо. Стискиваю зубы и думаю вслед: "Да-да, и
это все мое, как и их. Но только в пределах гривенника. Терпение - тебе
дадут твою долю земли: вширь - от плеча до плеча, вдоль - от темени до пят;
и разве тебе не светит твое крохотное солнце: поперечником в гривенник".
И я не вхожу в зеркальные двери магазинов, я стараюсь не слышать
шуршанья шин, не видеть того, что можно только видеть. Дойдя до Иверской,
где под навесью старинных ворот в ряд протянулись лотки, я разжимаю свой
зажатый в кулак мутно поблескивающий диск, и через минуту он уже обменен на
бутерброд, обыкновенный бутерброд из двух белых ладошек, с влипшими в масло
красными икринками внутри. Это и есть все, что я могу себе позволить.
Затем, отыскав скамью где-нибудь поуединеннее, я, разъяв свой хлебный
складень (сначала одна половинка, потом другая), проглатываю все, аккуратно
подхватывая крошки. Вам приходилось когда-нибудь возиться с дешевыми
карманными часами? Завод у них обычно куцый, и если часики притом уже
пожили и поистерлись зубцами, то чаще стоят, чем идут. И все-таки: всякий
раз, как закрутишь им пружину, они пробуют хоть ненадолго потикать и
пошевелить стрелками. Потом - глядь, и опять стали. Так вот и с моим
мозгом: я завожу его, как заводят скверные дешевые часы; сунешь меж зубов
бутерброд,- глядь, в голове и затикало, и зашевелилось острыми колючими