"Павел Крусанов. Тот, что кольцует ангелов ("Бессмертник")" - читать интересную книгу автора

мужественный оттенок. Легкая цветочная добавка делает букет гармоничным, и
спустя всего мгновение, за которое она вводится, чувствуется свежее
дуновение индийского жасмина, кардамона и альпийской лаванды, за которым
следует горьковатая тональность мускатного ореха. В центре букета хорошо
ощутим запах стеблей розы и герани, усиленный корицей. К этой благоуханной
смеси в итоге добавлен холодный, изысканно строгий тон пачулей и дубовых
листьев".

А то ведь если мускусные женские духи попадут человеку в сердце, то
бывает, что он смерти ищет от них и не находит.


Здесь и заключен секрет глубокой меланхолии наиболее живых половых
ощущений. В них скрывается какой-то привкус осени, чего-то исчезающего,
того, что должно умереть, уступив место другому.


Еле улавливая ее ароматное дыхание, он почувствовал, как все желания
его души ласково стихли.


Если кому-то и удается трансмутация, то он в силу самого этого факта
почти немедленно покидает поле нашего зрения и исчезает для нас.


Доступные человеку мистические состояния обнаруживают удивительную
связь между мистическими переживаниями и переживаниями пола.


Во время любовных встреч с Сяньфэном, они выкуривали по трубке опиума,
ибо он убивает чувство времени. Наслаждение, которое длится всего несколько
минут, под его влиянием кажется длящимся часами. К старости императрица
курила опиум уже трижды в день, и это подтверждает роман Сюй Сяо-тяня, где
евнухи приглашают государыню вкусить "крем счастья и долголетия".


Любовь и пол - это лишь предвкушение мистических состояний, и, конечно
же, предвкушение исчезает, когда является то, чего мы ждали.


Благоухание небес, тех божественных сфер, где бессмертные вдыхают
фимиамы жертвенников и умащают тела амброзией, - вот что неизменно
привлекало Ъ на уровне символического и вместе с тем служило нервом-маяком,
сигналящим об отклонении с пути знания, которому он был поразительно, если
не сверхъестественно, предан. С течением времени Ъ все больше углублялся в
свой кропотливый поиск, замыкаясь от праздных общений, от высасывающих
агрессивных пустот в охранный панцирь устремления к идеалу, в своего рода
эстетизм, который отсекал все, не связанное с конечной или этапной целью
его пути. Было бы совершенно неверно предполагать, что Ъ искал нечто новое.
Широко укоренившееся, наглое и самодовольное мнение, будто всякая идея,