"Павел Крусанов. Тот, что кольцует ангелов ("Бессмертник")" - читать интересную книгу автора

не столь давних, то, по свидетельству китайского хрониста Мэньши таньху ке
(псевдоним означает "Смельчак", а дословно переводится как "Ловящий вшей
при разговоре с тигром"), императрица Цыси использовала по своим прихотям
многие яды, среди которых были и такие, что от одного их запаха люди
превращались в скользкую лужицу.
Мы удивлялись целеустремленности познаний Ъ. В самом деле, грань между
лекарством и ядом столь зыбка, изысканна и подчас полна стольких тайн и
мистических откровений, что постижение ее для всякой тонкой и пытливой
натуры - немалое искушение. Как нам стало известно после пронизанных
сквозняками библиотечных бдений, именно на этой грани проживается мистерия
жизни-смерти-воскресения. В Дельфийских, Элевсинских, Орфических и
Самофракийских мистериях, в египетских мистериях на острове Филэ бог,
упорствуя в своей судьбе, умирает и воскресает - но есть ведь еще и
посвященные, которые умирают и воскресают вместе с ним! У нас не было
достаточного эзотерического опыта, чтобы понять, как это происходит. Версию
объяснения мы нашли в никем до нас не читанном (удивительно - пришлось
разрезать страницы) библиотечном томе И. Б. Стрельцова "Значение
галлюциногенных растений в некоторых архаических культурах и консервативных
мистических культах", где, в частности, говорилось: "Есть ли сила,
способствующая забвению личного исторического времени, индивидуальной
земной меры посвященного, способствующая переходу его в иную меру, - время
мифическое, объективно совпадающее с экстазом? Допустимо предположить, что
начальным возбуждающим фактором, сопутствующим экстатической технике,
которая материализует миф в индивидуальном сознании, могла быть хаома. Это
- галлюциногенное растение, которое, согласно иранским источникам (Плутарх
также свидетельствует, что жрецы, измельчая в ступке хаому, вызывают тем
самым Аримана, бога тьмы), позволяет переступить обычный порог восприятия и
отправиться в мистическое путешествие, способно вознести посвященного в
грозную и чарующую метафизическую сферу".
Уклонения от непосредственного жизнеописания, надеемся, будут нам
прощены, так как они призваны хотя бы отчасти объяснить некоторые, на вид
непоследовательные, движения и увлечения Ъ.
По прошествии нескольких месяцев со дня нашего разговора о
запахах-ядах Ъ всерьез и надолго заболел. Мы не виделись с ним, должно
быть, более полугода, когда однажды - случайно и столь счастливо -
встретились в диком парке Сестрорецкого санатория у станции Курорт. Ъ
отдыхал здесь после продолжительного больничного лечения, а мы просто шли
через парк к заливу, где среди сосен и дюн собирались провести неумолимо
протяжный воскресный день. Был июнь. В низинах сжимал кулачки молодой
папоротник. Ъ сильно изменился - он всегда был худ, но теперь крупные черты
его лица отвердели и потемнели, словно на них запеклась окалина. Время от
времени на перекрестках усыпанных хвоей дорожек появлялись белые столбики
со стрелками, указующими маршрут оздоровительного моциона. Собираясь
прервать молчание - Ъ отказался что-либо говорить о своей болезни, - мы
находчиво похвалили суровую красоту окружающих сосен. Ъ ответил, что в
человеке живет много разных существ и что это говорит лишь одно из них, -
когда его сменит другое, то оно вполне может найти пейзаж безобразным, но и
первое, и второе неверно - сумей они понять, что их много и они не отвечают
за дела и взгляды друг друга, они бы захотели договориться и, внимательно
приглядевшись, с удивлением бы заметили, что сосны вообще-то не хотят быть