"Павел Крусанов. Тот, что кольцует ангелов ("Бессмертник")" - читать интересную книгу автора

всякое явление - от религии до астрономии - возникает сначала в примитивной
форме, в виде простейшего приспособления к условиям среды, в виде дремучих
диких инстинктов, страха или воспоминания о чем-то еще более глухом и
грубом и лишь потом постепенно развивается, становится все более утонченным
и понемногу приближается к идеальной форме, - такое мнение было для Ъ
бесспорно неприемлемым. Скорее, он шел вспять, будучи уверенным, что
подавляющее большинство современных идей представляют собой не продукт
прогресса, а продукт вырождения знаний, когда-то существовавших в более
высоких, чистых и совершенных формах. Неспроста в тетради Ъ выписано
созвучное утверждение Д.Галковского: "Человек произошел вовсе не от
обезьяны. Он произошел от сверхчеловека".
Упомянув защитный панцирь, мы хотим пояснить, что именно имеем в виду.
Парфюмерная фабрика занимала Ъ не более трех лет - должно быть, он исчерпал
приведенную выше версию и ему в тягость сделалась работа, непосредственно
не связанная с очередным поворотом его благоуханного дела. Насколько нам
известно, новой службы Ъ не искал. Вероятно, он усердно трудился дома - все
знакомые Ъ утверждают, что, опуская нечаянные встречи на улице или в
читальном зале библиотеки, практически не виделись с ним после его ухода с
"Северного сияния". Кроме осознанного уединения, Ъ овладел дополнительным
средством защиты. Выше уже говорилось, что темы, не касавшиеся его главной
страсти, оставляли Ъ безучастным, причем из тем признанных он упрямо
избегал тех, которые могли подвести к основанию или конечному смыслу этой
страсти. Сама по себе подобная избирательность уже значительно сужала круг
лиц, которым Ъ мог показаться интересным собеседником. Ъ ввел в свой
словарь дружину необязательных варягов: лексика его так усложнилась,
пестрила столь редкой терминологией (позволяющей, впрочем, кругам
посвященных избегать дескрипции), что возникло положение, при котором он
понимал всех, а его - никто. Или почти никто. Мы склонны рассматривать это
как поиск пароля. Подобное стремление должно было привести и приводило к
тому, что люди, не понимающие кода, который означал известную степень
ангажированности в проблему, сами прерывали разговор и не претендовали на
дальнейшее общение. Упоминание о коде кажется нам существенным - оно
свидетельствует о высоком уровне герметичности Ъ и, кроме того, служит
оправданием приводимой ниже - последней - беседы с Ъ, вернее - его
монолога: если в результате что-то останется неясным, виной тому - наша
терминологическая глухота, недостаточное знакомство с языком оригинала.
Эта последняя встреча произошла в Юсуповском саду, разбитом по всем
правилам паркового искусства - с прудом и парнасом, - под ширококупыми
липами, с которых летели на поблеклые газоны неторопливые сентябрьские
листья. Мы сидели на скамейке в дальнем, почти безлюдном конце сада и
наслаждались купленным на последние деньги альбомом по древнеегипетскому
искусству. Неподвижная гладь пруда подернулась у берега ряской из желтых
листьев. Мы как раз подступили к ярким краскам - увы, восстановленным -
фресок гробницы Рехмира в Фивах, когда невзначай подняли глаза от
сверкающей лаковой страницы и увидели идущего по дорожке Ъ. Он был по
обыкновению величав и спокоен, что нечасто встретишь в человеке худощавого
сложения, однако в облике его появилось нечто новое, прежде не бывшее. Хоть
мы и не видели Ъ несколько месяцев, мы не сразу поняли, что перемена
состоит в ясном торжестве его взгляда.
В Юсуповском саду Ъ поведал нам о Пифагоровой тетрактиде. Языковой код