"Тимофей Круглов. Виновны в защите Родины, или Русский " - читать интересную книгу автора

света, в Купчино, и тоже говорил о любви. И Ленинград - Петербург -
Петроград, мудрый и загадочный город, намекнувший слегка иронически на
скорую встречу.
Специальность, на которую поступал Иванов, называлась "режиссура
массовых театрализованных праздников". Пришла перестройка, и немало таких
"праздников" пришлось ему организовывать, режиссировать, проводить. И
демонстрации, и пикеты, и митинги, и беспорядки, и многие другие
"театрализованные праздники", порой даже со стрельбой и красочными взрывами.
И выступать с грузовичка на забитой толпой Дворцовой площади, в том числе.
Город все знал, город грустно улыбался и ждал нового возвращения Иванова.
Почти тридцать лет спустя, уже имея в Питере квартиру и работая в
глянцевом журнале обозревателем, Валерий Алексеевич случайно попал на
эксклюзивную экскурсию. Прохаживаясь по крыше Эрмитажа, снимая удивительные
панорамы из-за спины прекрасных скульптур, застывших на Зимнем дворце,
Иванов ощутил вдруг, как Петербург открывается ему, как он принимает его и
говорит: "Теперь ты знаешь, как это бывает. Ты видел всего лишь кусочек моей
истории. Но она теперь вся твоя. Не надо карабкаться снова и снова, чтобы
достичь вершин. Ты на крыше Эрмитажа, ты видишь город оттуда, откуда видели
его единицы коренных петербуржцев. Успокойся. Я принимаю тебя насовсем -
таким, какой ты есть".
И тогда Иванов неожиданно перестал метаться в стремлении снова
выстроить, уже в России, карьеру и положение. "Никуда не уйдет", - подумал
он и, посоветовавшись с женой, бросил с ней вместе утомительный офис на
Фонтанке, переехал на дачу, за город, остановился перевести дух и осмыслить
в конце концов и тот кусок жизни, что остался позади, и тот, что предстояло
еще, Бог даст, прожить на родине.
А в Риге, в 77-м еще году, не дожидаясь конца лета, Иванов пошел
работать на завод имени Попова - знаменитое объединение "Радиотехника".
Молодость, глупость, жажда жизни и любви, особенно любви, переполняли его до
краев. Но не успел он опомниться, как прошел год, и девочка, целовавшая его
осенью у березки, одиноко раскрасившей сосновый бор на окраине Иманты,
принесла ему букет белых гвоздик майским днем. И не расставалась с ним до
утра, плача, ломая хрупкие стебли цветов: "Не уходи, милый, теперь ты просто
не можешь уйти." - всхлипывала она. Но уже разыскивали пропавшего до утра
парня родители, уже собраны были вещи, и он сам вырвался из девичьих рук,
спеша навстречу в очередной раз сказанному жизнью слову: надо.
37-й автобус, мокрый от весенних теплых дождей, вез его в военкомат на
улице Слокас. Валера стоял у заднего окна желтого "Икаруса" и провожал
взглядом белые коробки девятиэтажек по одну сторону улицы Рудзутака и
темно-зеленую полосу леса с другой стороны; потом автобус неторопливо
проехал мимо громадины радиозавода и свернул на воздушный мост.
"Прощание славянки" неслось из чьих-то "Жигулей", терпеливо провожавших
пешую колонну призывников со сборного пункта на вокзал. Ночная пьянка в
поезде, потом Минск, посадка на грузовики, в которых всех похмельно мутило,
и, наконец, учебка специалистов в Несвиже - старинном владении Радзивиллов.
12-й гвардейский Митавский полк правительственной связи.
С одной стороны отдельного городка учебного батальона стоял
величественный Фарный костел, откуда по воскресеньям доносились звуки
органа, с другой - разлеглись пруды, за которыми на острове, в парке, белел
замок Радзивиллов. Будущих классных специалистов гоняли как сидоровых коз.