"Антон Краснов. Душеприказчик" - читать интересную книгу автора

на секунду заставило Нефедова поверить, что вовсе не на живых ногах, а на
мертвых протезах идет он в глубь этой зловещей, нелепо и жутко промерзшей
низины...
Он скрипнул зубами и вцепился взглядом в спину Ловилля. В этот момент
аррант остановился. Слава тоже замер, повинуясь какому-то неосознанному
импульсу. И он смотрел, смотрел... Мутнело перед глазами. Нефедов попытался
сконцентрироваться на Ловилле и даже попытался вспомнить, зачем он
последовал за Лекхом сюда, в этот леденящий белый дым... но тут прямо перед
аррантом вздыбился, выворачиваясь из земли, целый пласт обледенелой почвы.
Спаянной в промерзшую темно-серую, с желтоватыми прожилками, плиту. Без
каких-либо видимых причин эта махина размером с фундамент добротного
коттеджа встала на ребро, открывая под собой иссиня-черную, заострившуюся
морозными иглами пустоту. Ловилль вдруг слабо, по-детски, вскрикнул, и его
подняло в воздух. Мелькнули перед глазами Нефедова тонкие, раскинутые в
стороны ноги в дурацких желтых сандалях. Арранта несколько раз перекрутило в
воздухе, голова стала заворачиваться куда-то в подмышку, и совсем хрупким и
нежным показался помертвевшему Славе треск ломающихся позвонков и
перемалывающихся, как в мясорубке, костей. Из пустоты выметнулось что-то
узкое, клиновидное, белесое, оно проскользнуло над Ловиллем, разваливая его
тело надвое. Одну половину арранта начало затягивать в тень вздыбившегося
земляного утеса, вторую, с еще дергающимися и неестественно вывернутыми в
суставах ногами, отбросило прямо к Нефедову.
Слава хотел попятиться, но словно примерз к этой ощетинившейся
маленькими серыми кристалликами почве. Он сделал над собой гигантское
усилие, и ему все-таки удалось сдвинуться с места. Но не назад, а - вперед.
Туда, куда уплывала верхняя часть тела Ловилля со сломанной шеей и белыми,
оледенелыми, мертво выпученными глазами. Ноги Нефедова подогнулись, он упал
на колени, потом на четвереньки и пополз, пополз. На острой, как бритвенные
лезвия, бурой траве один за другим расцветали живые алые лепестки. Кровь
капала, прожигая мертвую ледяную корку, но Слава Нефедов, с исполосованными
ногами и ладонями, изрезанными в лохмотья, уже ничего не чувствовал.
Стоявшие у края оврага Дима Нестеров, в своей нелепой и сразу поблекшей
"чешуе", и его девушка Саша так и не посмели спуститься вниз. Они только
смотрели, как ползет вверх по тропинке Нефедов, цепляется скрюченными и
залитыми кровью пальцами за землю, слышали, как хрустит на его зубах
песок...
Слава напрочь не заметил руки, которую протягивал ему Дима. Он оскалил
зубы и, перевалив через бугорок, которым заканчивался подъем из низинки,
мешком повалился под дерево. Из его рта текла слюна, челюсти свело
судорогой, а все тело заходилось мелкой, изматывающей дрожью, в которой
неизвестно чего больше было - мертвенного ли окоченения человека, который
вырвался из нечеловеческого холода, либо животного страха, пробуждающего
первородные, давно позабытые инстинкты.
Глаза у Славы были открыты. Дима попытался уловить их взгляд, а когда
поймал, то закричал на одной безумной длинной ноте и, ломая кустарник,
ринулся прочь...

Добрался. Первооснова существования снова с ним, и теперь Зог'гайр
выходит в большой мир, чтобы нести гибель тем, кто притягивает ее. Но Зло ли
он, Зог'гайр?.. Тогда, в его первый Уход, рассудили именно так. Быть может,