"Антон Краснов. Белый Пилигрим " - читать интересную книгу автора

на меня и повесят.
И я, сев к столу (едва не промахнувшись задом мимо табуретки), бегло
написал следующее:
"Заявление гр-на ВИННИЧЕНКО Ильи Владимировича.
В том, что 27 апреля сего года в кафе "Нью-Йорк", ул. Чапаева, 52, я
присутствовал на свадьбе Лесковой Елены Владиславовны и Светлова Вадима
Андреевича. Будучи без приглашения, я.. "
- Ты что написал, Винни? - пролепетал Макарка, заглядывая мне через
плечо и даже вставая на цыпочки, хотя ему и без того все прекрасно было
видно. - Ты что такое написал, болван?..
- П-правду!!
- В "Правду" ты сухари будешь заворачивать, дурень! - выдохнул Макарка
и сделал попытку вырвать у меня плод моего недюжинного литературного
таланта, но я откинул его локтем к противоположной стене, где уже сидела,
глазея на нас и перебирая листы сундучковой книжицы, рогато-копытная девочка
Нина. Я же продолжал строчить со скоростью, которой (в особенности учитывая
мое состояние, в том числе - алкогольного опьянения) позавидовали бы иные
стенографистки. Я описал все, как было. Буквально за две минуты я испакостил
писаниной пол-листа.
"...уверен, что убийца, чьи приметы я описал выше, будет найден в самом
скором времени. Илья Винниченко, 27. 04. 2005". И я расписался. После чего
обозрел свое творение в целом. Позже я вспоминал... Почерк был то
размашистый, как степной простор, то ковыляющий, как кибитка на раздолбанной
осенней дороге. Несоразмерная с другими буква "а" в слове "заявление"
напоминала чье-то раздутое от важности брюхо, нижние строки шли почти по
диагонали, а фраза "Людмила Венедиктовна высказала мне свое нелицеприятное
мнение о... " пересекалась с позднейшей тоненькой припиской "я даже ни разу
не блевал" практически под прямым углом.
Макарка Телятников сидел у стены с безнадежным лицом. У него даже глаза
стали какие-то телячьи, покорные. В душе он махнул на меня рукой. Рано,
рано, дружок!..
Как обычно, в самый неподходящий момент встряла Нинка. То есть это я
тогда думал, что в самый неподходящий. Сейчас же, по зрелом и ТРЕЗВОМ
размышлении, я искренне Полагаю, что если бы не Нинка, то сейчас я
именовался бы не именем-отчеством, а строго по номеру, как и положено в
колонии строгого режима. Она подошла ко мне, тронула за руку и произнесла
медленно, тихо... совершенно вразрез со своей обычной звонкой, громогласной
и тараторящей манерой изъясняться:
- Дядя Илюша. Послушай меня.
Я вынырнул из полумертвого оцепенения, оплетшего меня своими костлявыми
лапами. "Дядей" она называла меня второй раз на моей памяти. Первый раз -
когда в позапрошлом году меня сбила машина и я лежал на тротуаре и пытался
разглядеть в траве зеленых гномиков в оранжевых колпачках. Она тогда стояла
надо мной и держалась обеими руками за мою голову...
- Дядя Илюша, ты хочешь отсюда уйти? Без меня?
Дети все-таки удивительные существа. Я медленно притянул ее к себе,
обнял, погладил по голове, едва коснувшись этих злополучных, а теперь
кажущихся такими безобидными и уже родными рожек, и, видимо, хотел сказать
именно это - о том, что дети уди-ви-тель... Она не дала сказать. Она
перебила меня на полуслове и, указывая куда-то в угол, предположила: