"Анатолий Краснопольский. Я прошу тебя возвратиться (Повесть о военных медиках)" - читать интересную книгу автора

- А еще, Павел Федотович, личный контакт врача с больным, его внимание,
чуткость, даже обаяние. Не лететь же в тартарары всему тому, что было
достигнуто веками?
Якубчик вскакивает со стула, словно катапультированный:
- За вечность ответственности не несу. Я привык браться за дело,
которое умещается у меня на ладонях, чтобы и взвесить можно, и пощупать.
Павел Федотович кипит, размахивает руками. Сказать ему об Анне? О
Пронникове-педагоге, лекциями которого интересуются даже в Генеральном
штабе? Впрочем, мою личную участливость к судьбе этой семьи лучше всего
подтверждает снимок, правда, трехмесячной давности, сделанный в районной
больнице, куда сразу попал Иван Васильевич.
- Вот, - говорю я, - на рентгенограмме отчетливо виден переломо-вывих
пятого шейного позвонка.
Этого как будто и ждал полковник Якубчик:
- А что, что это значит? Что это значит, я тебя спрашиваю? - И его
лысина краснеет от напряжений и покрывается испариной. - Это значит, милый
мой, к позвоночнику необходим двойной доступ, передний и задний. - При
этом Якубчик провел ребром ладони по грудине, потом по спине, вышло
неуклюже, по стало понятно, что человек должен быть рассечен как бы
насквозь. - Да это же две операции одновременно, понимаешь?
- Понимаю, две операции одновременно, - повторяю псе таким же обычным
тоном. - Одпа за счет мастерства хирурга, другая - за счет его личного
обаяния.
- Что?
Давно не оперировал Павел Федотович. Давно. С той поры, как подстерегла
его неудача. Она осталась в тиши его кабинета, но его опыт, умение, острый
взгляд теперь спотыкались на чувстве страха, который он прятал за
административной суетой.
О, как ты мне помог, отец, в эту минуту! В минуту отчаяния, которую я
скрывал даже от самого себя, ты незримо встал рядом с мной, как в бою, где
близкая победа могла обернуться поражением. Я положил на стол твой
"Бортовой журнал фронтовой академии". Ты рассказывал в нем о Ване Федорове.
- Тридцать лет хранишь! Ничего себе, - восторгается Павел Федотович,
вглядываясь в строчки, поблекшие от времени. Лицо его на мгновение
озарилось, но тут же потухло, он неловко зашептал: - Понимаешь, как бы
тебе объяснить... Конечно, отец для тебя самый авторитетный человек... Но
все-таки я еще не списан, я пока решаю. Брать в отделение Пронникова? Я не
вижу смысла в этом.
- Но вы все-таки почитайте дневник!
- Прочту еще, - уклончиво выдыхает Павел Федотович. - Но видишь, то
одно, то другое валится на голову. Звонил, кстати, начальник госпиталя,
напоминал об уборке территории. Твоя забота, проследи лично.
- Слушаюсь, - говорю покорно.
- И вообще у меня трехдневные сборы, - жалуясь, ворчит Якубчик;
одеваясь, оп долго не может попасть в рукав шинели, а когда облачился с
моей помощью, многозначительно, тоном приказа подытожил наш разговор: -
Ну, мы, кажется, все решили. Честь имею.
Тихо в ординаторской.
- Ах, так! - снова врывается твой возмущенный голос, отец, твоя
необузданная неуспокоенность. - Значит, против?