"Эрнст Кренкель. RAEM - мои позывные " - читать интересную книгу автора

полоса жизни.
Зимой приходилось вставать рано. Было темно. В холодных комнатах горели
керосиновые лампы. Умывание ледяной водой было неприятной процедурой и
сводилось главным образом к смачиванию носа и ближайших к нему частей лица.
Мать тем временем готовила бутерброды, наливала нам с сестрой чай с
молоком, отцу кофе. Проводив всех троих, она отправлялась по хозяйственным
делам и закупкам.
Ко дню рождения кого-либо из нашей семьи и к другим праздникам всегда
приходила посылка от тёток из Юрьева. Особенно обильными и интересными были
рождественские посылки. Каждый свёрток аккуратно завёрнут в бумагу и
перевязан ленточкой. На наклейке с именем получателя каллиграфическим
почерком тёти Гульды написаны всякие праздничные поздравления. К каждому
пакетику привязана маленькая ёлочная веточка.
В рождественской посылке обязательно имелся мороженый гусь, домашние
пряники, орехи. Я получал коробки с оловянными солдатиками, отец носки -
собственноручной вязки тётки Алисы.
На квартире в Орликовском переулке мы прожили два года и переехали в
переулок Добрая Слободка, дом № 24(теперь этот переулок называется улица
Чаплыгина).
Как и Орликов переулок, Добрая Слободка не могла претендовать на
фешенебельность и аристократизм. На углу переулка и Садовой - Черногрязской
стояла монополька - магнит для ломовых извозчиков, ездивших по булыжной
Садовой. Ломовики останавливались, привязывали лошадей, зная, что тут всегда
найдётся и выпить и закусить. Торговки продавали из вёдер огурцы, селёдку и
капусту. Тут же у лоточников можно было купить за три копейки два горячих
пирожка. Пироги, чтобы не остывали, закрывались подобием попоны
тошнотворного вида, и никого не смущало, что лицо лоточника порою могло
служить иллюстрацией учебника по венерическим болезням.
В винной лавке обращал на себя внимание каменный изразцовый пол и
железная решётка с очень маленьким окошечком, за которой, как зверь в
клетке, сидел продавец. Касса, вернее ящик с деньгами, тоже помещались за
решёткой, предусмотрительно отдалённая от окошечка.
На полках загадочно поблёскивали сотни "мерзавчиков". И всего - то цена
шесть копеек. Пять копеек - содержимое, копейка - посуда.
Весь низ дома покрывала рябь красных отметок. Происхождение их было
вполне определённое: бутылку горлышком прижимали к стене и лихим движением
освобождали от сургуча, оставляя красный след на стене. Затем - удар рукой
по донышку, и живительная влага тут же на улице лилась в горло.
У ломовиков за пазухой всегда было несколько пустых "мерзавчиков" от
предыдущих остановок около монополек. Эти пустые бутылки ходили на уровне
свободно конвертируемой валюты и принимались в уплату всеми торговками. На
нашу мальчишечью долю от этих возлияний оставались пробки, которые мы
собирали в водосточной канаве. Пробки в наших играх тоже были валютой.
Мы жили в третьем доме от угла, рядом с мелочной лавкой, неотъемлемым
атрибутом каждого переулочка старой Москвы. В этой лавочке продавалось всё,
начиная с керосина и кончая марками и почтовой бумагой. Конечно, всё было
низкого качества и не первой свежести, но если приходили нежданные гости, то
кухарка бежала туда за чёрствыми французскими булками и копчёной колбасой,
поседевшей от старости.
Иногда отец и мать давали мне одну или две копейки. Приходилось думать,