"Петр Краснов. От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 2" - читать интересную книгу автора

- Ах, нет. Вот это напрасно. В этом деле я всегда был, есть и буду на
вашей стороне, вы поступили по праву.
- О каком деле вы говорите? - холодея, спросил Саблин.
- О товарище Марии Любовиной, - просто сказал Верцинский.
- Что вы знаете? - притворно-небрежно проговорил Саблин.
- Мне везет на любовные истории, - сказал Верцинский, - может быть,
потому, что я на них неспособен. Я товарищ Коржикова и все знаю. Мне же
пришлось наблюдать драму хорунжего Карпова. Чудак влюбился в лазарете в
великую княжну Татьяну Николаевну и погиб с ее именем на устах, на
Костюхновке. Он погиб, а я ношу Георгиевский крест, который мне совсем не к
лицу и на который я не имею никакого права... Такова справедливость. Теперь
мой "комполка" Козлов, идеальнейшая личность, старается, тянется, но влюблен
он в свою жену, и, заметьте, у меня есть все данные, что она ему изменяет с
каким-либо шалопаем, который за его счет срывает цветы удовольствия. И
опять, заметьте, - любовь всегда такова: кто любит, тот и наказан. Не
отдавайся беззаветно этому чувству. Но вы-то не виноваты, повторяю вам. Вы
не любили. Вы рвали цветы удовольствия, и вы были правы. Тут была
тактическая ошибка и так ли, этак ли, товарищ Любовина должна была
погибнуть. Если бы она не умерла, может быть, нам пришлось бы ее
ликвидировать.
- Я вас не понимаю, - сказал Саблин, чувствуя, что какая-то страшная
сила тянет его остаться, бередить больные раны и узнавать то, чего не нужно.
- Обстановка-то какая, - опять хихикая, сказал Верцинский. - Любовь и
смерть. Ложе, на котором сплетались в сладострастных изгибах любви два
молодых и сильных тела, и кровь, и мозги, и вся грязь, и непристойность
смерти. Впрочем, и любовь, если посмотреть на нее философически холодно, -
тоже только грязь и непристойность. Одно не лучше другого.
- Я хотел бы, чтобы вы пояснили свои загадочные слова относительно
Марии Михайловны Любовиной, - сказал Саблин.
- Извольте. Но раньше дайте и мне немножко позабавиться. Обстановочка
меня захватывает. Черноокая красавица из пятен крови и мозгов подмигивает
нам, вы все еще красавец, про вас сказали как-то солдаты: "Ангел небесный",
и я... Я! Мефистофель! Черт, дьявол, исчадие сатаны. Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!
Верцинский засмеялся, и его морщинистое лицо искривилось. Рот открылся,
редкие гнилые зубы торчали из него. Саблину страшен стал его смех. "Чего я с
ним сижу, - подумал он. - Сумасшедший". Но сумасшедший этот знал тайну,
которую унесла в могилу Маруся, и Саблин хотел открыть и узнать ее тайну.
- Вы знаете, что такое партия? - спросил вдруг Верцинский, и лицо его
стало серьезно. - Я-то не принадлежу ни к какой партии. Я, дорогой мой, выше
всего этого. Я - Диоген в капитанском чине. А? "Его благородие Диоген".
Ловко? Диоген, командующий ротой. О масонах, поди, тоже слыхали? Эх! Все вы
что-то слыхали, никто толком не знает, и все трепещут, ибо тайна. В
древности был храм и в храме был алтарь, занавешенный тяжелой занавесью.
Жрецы молились и кланялись, и приходили толпы верующих и обожающих только
потому, что никто не знал, что за занавесью. Нашелся дерзновенный, подкрался
ночью, усыпил стражу, отдернул занавес и заглянул туда. И там ничего не
было. Пыль, мусор, паутина, затхлость. И этому молились! Люди прожили
двадцать веков, а умнее не стали. Железная маска! Ах как интересно! Масоны!
Сионские протоколы, Агасфер, Люцифер, Бафомет, Адонирам! Боже, что за
прелесть!! Гюисманс, Черная месса, розенкрейцеры, рыцари Кадош, таинства