"Петр Краснов. Опавшие листья " - читать интересную книгу автора

оттуда деревенским дичком, красавицей, с хорошим голосом, точно благоухающей
степными травами, два года тому назад привезли четырнадцатилетнюю Лизу, и
она поступила в гимназию.
В петербургской квартире Кусковых все было прозой. Дом был новый, от
него не веяло стариной. Andre искал в нем духов, но и духи-то являлись
какие-то чужие, не кусковские... По описаниям Лизы, в Раздольном Логе все
было другое, все было полно таинственными жуткими шепотами старого сада,
задумчивой левады и степными дикими ветрами. Жутью веяло, когда рассказывала
Лиза о том, как совершенно одна, сумасшедшая, умирала в старой бане в глухом
углу сада их бабушка Софья Адольфовна, знатная курляндская баронесса,
когда-то красавица, перед которой увивался в Петербурге двор и которая
кружила голову императору.
- Я застала Софью Адольфовну уже восьмидесятипятилетней старухой. Она
не жила в доме, - говорила Лиза, глядя на стену, на которой в ореховых
рамочках висели старые выцветшие портреты-дагерротипы отцов и дедов. - И
такою нарядною старухою с седыми локонами, спускающимися к ушам, я ее не
помню. В глубине сада, где густо разрослись малинник и крапива, где вдоль
дорожек ползла цепкая ежевика, стояла окруженная старыми тополями, черная
прокопченная баня. Окна маленькие. Чуть не во всю комнату большая печь с
толстой кирпичной беленой трубою и широкой лежанкой. На лежанке, в куче
тряпья и подушек с красными и синими углами, закутанную в истлевший лисий
салопчик, крытый когда-то голубым шелком, тканным серебром, я и увидала
первый раз бабушку. В бане было темно и душно. Пахло мятой и калуфером. К
этому запаху примешивался терпкий запах березового бальзама, которым бабушка
натиралась от ревматизма. Бабушка сидела на печи. Перед нею приклеенная
прямо к кирпичам горела восковая свеча. На коленях у нее лежала большая,
больше пол-аршина в длину, толстая, тяжелая книга в кожаном переплете с
большими немецкими готическими буквами. Бабушка была немка, лютеранка. Она
все читала библию и ждала пастора. "Придет пастор, - говорила она, - тогда и
умру, а пока пастора не будет и умирать не желаю".
- Дождалась она пастора? - спросила Липочка.
- Нет. Однажды, зимою, ее нашли сидящей согнувшись над книгой. Свеча
догорела в ее руке, и пальцы, державшие остаток фитиля, были обуглены. Она
была мертва... С той поры она ходит и ходит и все ищет пастора. Страшными
воробьиными ночами ее видели в саду... А то она проходила по комнатам
старого дома и половицы скрипели под ее медленными шагами. В белом ужасе
зимней вьюги, когда снеговые вихри мечутся по двору, видели, как она вышла
из людской и прошла в главный флигель. В правой руке она держала библию, в
левой зажженную свечу и пламя свечи не трепыхалось от ветра.
- Ты видала ее когда-нибудь? - с дрожью в голосе спросила Липочка.
- Нет, я никогда не видала ее призрака, - просто ответила Лиза.
- Но ты веришь, что он есть?
- Ты, Липочка, вряд ли поймешь... У вас в Петербурге все просто и
отчетливо, - даже духи Andre и Suzanne, а пожила бы ты у нас - поверила бы
во все. С середины ноября навалит снегу аршина на четыре. Все утонет в
снегу, дом замрет. Топлива мало. Мы соберемся в две угловые комнаты подле
кухни, и весь дом стоит пустой. Такой пустынный - наш громадный зал с
длинным дубовым столом и стульями с высокими спинками. На стене лепной герб
рода Кусковых, раскрашенный красками, и амуры и нимфы поддерживают его.
Ледяной воздух неподвижен. В многостекольные окна, сквозь морозный узор,