"Петр Краснов. Две повести: Терунешь. Аска Мариам " - читать интересную книгу автора

выпутаемся. И повУрь, что быть представителемъ громадной фирмы для меня
гораздо лучше, чУмъ вести то ничтожное торговое дУло, которое разорило
меня.... Но, повторяю тебУ, если тебУ это такъ тяжело - я не поУду ... еще
не поздно!
- Христосъ съ тобой, - говорить Аня и крестить меня. - Возвращайся
только скорУе и не забывай!..
БУдная Аня! Она всего годъ, какъ жена моя. Ея кроткiй тихiй нравъ
столкнулся съ моими мечтами о внезапномъ и необычномъ обогащенiи.
Я игралъ на биржУ и проигрался, кредиторы готовы были описать мою
бУдную обстановку до послУдняго стула, - надеждъ на поправку не было, когда
одна большая торговая фирма предложила мнУ отправиться съ караваномъ
мануфактурныхъ и мелкихъ металлическихъ издУлiй въ Абиссинiю и попробовать
насколько выгоденъ этотъ новый рынокъ для Россiи. Въ случаУ прибыли я
получалъ половину ея, не неся никакихъ расходовъ; убытка я не терпУлъ. Такое
предложенiе было для меня спасенiемъ и я согласился.
О, эти дни прощанiя и упаковки товара! Какую заботливость проявила Аня
ко мнУ, заворачивая вещи и дУлая надписи дрожащей рукой. Вотъ и сейчасъ,
роясь въ переметныхъ сумахъ, я нащупалъ мягкiй свертокъ и, вынувъ его,
прочелъ - "башлыкъ" ... Она положила мнУ даже и башлыкъ, такъ какъ слыхала,
что въ Абиссинiи, въ горахъ, бываетъ холодно.
СвУча дрожитъ въ жестяномъ фонарУ, и длинныя тУни бУгутъ отъ ящиковъ и
тюковъ, а углы хижины становятся темнУе. Изъ угловъ глядятъ на меня дорогiя
лица моихъ родныхъ, и въ этомъ чужомъ для меня домУ мнУ хорошо. Завтра
застучитъ мой топоръ, и я устрою прилавокъ и шкапы, завтра штуки матерiй
лягутъ на полкахъ, а заманчивая вывУска на абиссинскомъ языкУ будетъ
приглашать желающихъ купить что-либо въ новомъ магазинУ
единовУрца-москова....
И я сладко дремалъ, мечтая о будущемъ, голодный и усталый на жесткихъ
сверткахъ. Иногда дремоту мою нарушалъ визгъ шакаловъ у самыхъ дверей
дома...


II

Я сталъ совершеннымъ абиссинцемъ. Сажусь на мула съ правой стороны,
ношу шаму, какъ они, Умъ инжиру, пью грязный, вонючiй тэчь,[4] который мнУ
приносятъ изъ сосУдней деревни женщины-галласски въ большихъ глиняныхъ
гомбахъ,[5] заткнутыхъ травой, наконецъ, болтаю, перемУшивая абиссинскiя
слова съ русскими и все приправляя такой мимикой, какой позавидовалъ бы
лучшiй артистъ балетной труппы Петербурга. Я третiй мУсяцъ торгую въ
Аддисъ-АбебУ. Два раза Уздилъ въ Хараръ пополнять запасы, и морозовскiя
ткани у меня смУнились индiйскими шелками и англiйскимъ полотномъ. ДУла
идутъ недурно, но до большой наживы еще далеко. Въ окна моей хижины
вставлены стекла, глина обмазана мУломъ, хижина разбита на двУ половины -
магазинъ и спальню хозяина. Слуги мои одУты въ бУлыя рубашки и штаны и
прекрасно мнУ помогаютъ, а населенiе города меня любить, потому что я
"христiанинъ-московъ" одной съ ними вУры, хожу въ ихъ церковь, молюсь
святому Георгису, пляшу вмУстУ со священниками и пою псалмы. Два раза меня
даже звали къ епископу на чашку кофе. Я прiУзжалъ на мулУ въ обширный дворъ,
обсаженный бананами, съ вымощенными плитнякомъ дорожками. Меня проводили въ