"Л.Б.Красин. Письма жене и детям. 1917-1926 " - читать интересную книгу автора

нет. Ждешь инстинктивно, что откроется дверь и войдет озабоченный Любан в
поисках за какой-нибудь штучкой или раздастся визг во дворе в ознаменование
жизнедеятельности милого Любана=16, или Катабрашный=17 появится со своим
"можно сладкого", или Людмила=18 с видом потусторонним пройдет, не спуская
глаз с книги! Только вот порядок неизменный на моем письменном столе и
непоявление на нем разных неожиданных вещей или просто мазни на почтовых или
других листах бумаги напоминает об отъезде кое-кого! Я креплюсь и утешаю
себя соображениями о неизбежности вашего отъезда и о скором нашем свидании.
Думаю, что вам ввиду перемены места, людей и обстановки некогда будет
скучать. Тебя, милый мой Любченышек, очень прошу не огорчаться и не
беспокоиться за меня. Как ни утомительна и трудна работа, я никогда не
переутомляюсь свыше сил, ибо мне свойственно особое чувство, подсказывающее,
когда надо бросить работу и отдыхать. Этим и объясняется моя выносливость и
относительно большая работоспособность. В смысле спокойствия мне теперь
будет лучше, особенно, когда я буду знать, что вы уже устроились и
чувствуете себя хорошо. Через неделю возвращается Гермаша=19 из своего
отпуска, и это меня значительно разгрузит. Они живут на даче на Казанской
дороге и пока что довольны летом: погода хорошая, пища есть.

No 3
23 июня [1917 года]

Протаскал письмо в кармане почти целую неделю. Выдалась опять горячая
неделя в смысле всяких разговоров, заседаний и пр. пр.

Наконец-то сегодня получил Вашу телеграмму от 4 июля [21 июня]. Хотя я
и не беспокоился особенно, но все же было уж очень скучно без всяких-то
известий. Теперь я спокоен, тем более что есть депеша от Леонида о переводе
вам денег. Сообщи мне, Любаша, получены ли эти деньги на твоем текущем
счете.

Завтра я поеду на автомобиле в Изенгоф по поводу сланцев=20 и пробуду
там дня два, немножко поотдохну.

Крепко-крепко всех вас целую и обнимаю.
Ваш Красин.

No 4
29 июня 1917 года

Милый мой, родной Любченышек!

Скоро уже три недели, как вы уехали, а я не имел еще ни одного письма,
если не считать открытки из Таммерфорса. Правда, была от вас телеграмма, и
приехавший [...]=21 привез поклон, но из всего этого я могу лишь заключить,
что вы живы и здоровы, каково же твое настроение и как вообще вам там
живется и чувствуется, об этом не имею никакого представления. Временами мне
бывает очень скучно и тоскливо; с письмами было бы, надо думать, легче.
Родной мой, Любченышек, ты был еще такой грустный при расставании. Отношу
это, главным образом, к твоему беспокойству за Володю, Нину и Андрея=22.