"Л.Б.Красин. Письма жене и детям. 1917-1926 " - читать интересную книгу автора

кое-как входит опять в колею, и безделье первых недель после переворота
уступает место работе: надо то и другое сообразить, примениться к новым
условиям, отсюда разные совещания, конференции и т. д. С рабочими стало
значительно легче: несмотря на неаккуратные получки (из-за безденежья), они
стали как-то менее нервны и нам удается более или менее договориться. Зато
наше финансовое положение совсем плохо, и как мы выкрутимся из этого
хронического недостатка денег, одному Аллаху известно. Вероятно, придется
просить ссуду у казны. Сильно ухудшает дело всеобщий почти саботаж. Вся
интеллигенция, включая меньшевиков, обозлившись на большевиков за переворот
и все их озорства (а, надо отдать им справедливость, они делают все, чтобы
восстановить против себя всех), занялись столь любезным российскому сердцу
ничегонеделаньем и полагают, что ведут геройскую борьбу, страна же вся
катится в пропасть голода, обнищания и анархии. Б[ольшеви]ки, вероятно,
погибнут, но вместе с ними будут расплачиваться как премудрые инициаторы
саботажа, так и вся беднейшая часть населения. Газеты исключительно полны
руганью против б[ольшеви]ков, как будто кроме этого перед Россией вообще не
было и нет других задач. А б[ольшеви]ки, закусив удила, жарят вовсю
напролом.
Опасения твои, милый мой друг, что я так с бухты-барахты присоединяюсь
к б[ольшеви]кам, совершенно неосновательны. Я с самою начала заявил им, что
во многом не разделяю их принципиальной точки зрения, тактику считаю
самоубийственной, и даже за чисто организационную работу, напр[имер], по
м[инистерст]ву промышл[енности] и торг[овли] или по демобилизации не могу
взяться, пока изменение внутреннеполитической обстановки не создаст базы для
более или менее дружной работы всех демократических элементов. Ты знаешь,
что я всю революцию сидел спокойно в стороне, ибо от моего участия в том
периоде не много прибавилось бы и у меня не было сознания обязательности
лично для меня этой работы. Сейчас, если, напр[имер]. Учредительное собрание
образует общесоциалистический кабинет и мне будет предложено войти туда в
качестве м[инист]ра торг[овли] и промышл[енности], отказ будет почти
невозможен прежде всего потому, что я сам чувствовал бы себя в положении
дезертира. Кроме того, в этом деле, в организации промышленности,
демобилизации и проч., я из всей левой публики являюсь наиболее, м[ожет]
быть, подготовленным и в то же время имею неплохие связи в рабочей среде,
хорошие среди техников, и столь же благоприятно отнеслись бы к моему
назначению и промышленники. При таких условиях, родной мой миланчик, очень
трудно отбояриваться, хотя бы и от ответственной роли (ты, впрочем, должна
была бы быть за эту комбинацию, ибо она меня одним ударом освобождает и от
Сименса и от Барановского, а оба эти предприятия нелегки уже в силу
переживаемого ими денежного кризиса) и 2) при современных условиях ни один
кабинет не может быть долговечным, а, стало быть, и мое министерство не
может особенно затянуться и в смысле ухода от всяких дел на покой или
инвалидное положение эта комбинация, пожалуй, скорее всего приведет к
желанной для тебя и составляющей также и мою мечту цели (разница у нас ведь
лишь та, что я еще не считаю себя настолько дряхлым, чтобы быть вправе
осуществлять мечту о длительном отдыхе, ты же уже давно меня перевела на
соответственное сему положение). Ну, мой Красотанчик, пока кончаю: надо
спать и завтра вовремя встать. Целую тебя и девочек крепко-крепко. Вчера
уехал Сол[омон]=1 и от него в воскресенье вы будете иметь обо мне свежие
новости. Еще раз крепко, горячо и нежненько вас целую, мои миленькие,