"Александр Крашенинников. Обряд (Повесть) " - читать интересную книгу автора

дождя от всякого мелкого мусора.
Дьякон упал на сиденье и тупо уставился себе под ноги. Водитель
терпеливо молчал, должно быть догадываясь, что возит пассажиров щедрых.
Ждала и Игуменья, вдруг вытянувшись, выпрямив спину.
- К Трем Дворцам, - сказал Дьякон, и тяжесть, грубо, жестко надавившая
на него, поплыла прочь, отпуская.
Ударили по крыше тонкие барабанные палочки, чаще, чаще. Водитель пустил
дворники. Мостовая враз потемнела, антрацитово блестя и как бы колеблясь от
прыгающих по ней капель. Промчались мимо грузного оштукатуренного
забора-стены, мимо волшебно сияющих стекол универсама, под колеса прыгнули
трамвайные пути, влажно, сильно захлопали по шинам, и впереди легла
царственная эспланада, ведущая к площади Трех Дворцов.
- К этнографическому музею, - сказал Дьякон, когда пролетели площадь.
Сзади во весь небосвод упала молния, затем, рыча, взлетел гром и,
раскалывая землю, с чудовищным треском вонзился вслед за молнией. Дождь
встал стеной, затуманив пространство. Мостовая бурно помчалась под уклон,
вспениваясь, плеща мелкими волнами и вдруг, воронкой скатываясь в ливневую
канализацию.
Теперь едва ползли, почти по кузов в воде, и Дьякон мучительно думал,
что предпринять. Нельзя же мальчишку целые сутки держать на одном вине, к
тому же надо менять пеленки. Да и просто необходимо хоть какое-то укрытие.
Как же это он попал! Голова трещала, раскалывалась. Он со злобой посмотрел
на сверток.
Они кружили по городу почти час. Свалилась за предместья гроза,
схлынула вода, оставив полосы кофейного ила, взмыл голубой сонный пар, и
серые лужайки сухого асфальта проклюнулись там и здесь.
- Едем на Дачную площадь, - наконец сказал Дьякон с отчаянием, и что-то
в нем дрогнуло.
Игуменья прижала сверток к груди, точно не желая отдавать. Дьякону
опять вдруг стало страшно от предстоящего завтрашним вечером.
- Да что с тобой? - прикрикнул он на Игуменью так, что водитель сурово
и нетерпеливо покосился на них.
Взметнулись на холм, поворот, еще поворот.
- Здесь, - сказал Дьякон, открывая дверцу еще не остановившейся машины.
Он пробежал двор, оглушительно пахнущий сырым песком, свежевымытыми
сосновыми досками, тополиным листом и сиренью. Остановился, вдруг ощутив,
что голова и все тело становятся одновременно и невесомыми, и громоздкими.
Метнулось в чьем-то окне крыло занавески. Он вошел в подъезд.
Она открыла сразу, и лицо ее как-то и жаляще, и жалеюще улыбнулось. Он
молча стоял, глядя на нее и отчего-то чувствуя себя преступником.
- Проходи, - сказала она, и улыбка ее полетела к Дьякону, оплавляя,
растапливая все, что в нем было застывшего, промороженного.
- Я не один, - кое-как выдавил он, не отпуская ручку двери.
Но ее улыбка осталась все такой же сияющей, звонкой- черная помада той
памятной ночи заменена перламутровой, - и он, думая, что она не поняла,
добавил:
- Я со своей...
- Хорошо, - сказала она, слегка по-звериному потягиваясь, приоткрывая
волнующе-сонный холмик за отворотом халата. - Где же она?
Дьякон побежал вниз, забыв закрыть дверь.