"Джудит Крэнц. Все или ничего" - читать интересную книгу автора

доказывало чрезвычайность возникшей ситуации. А вид стремительно бегущей
Джез лишний раз подтвердил эксцентрическую репутацию Венеции.
В пятницу, в это обычное сентябрьское утро 1990 года, начавшееся,
правда, при не совсем заурядных обстоятельствах, туристы видели девушку,
бегущую стометровку, причем так, словно на улице, кроме нее, никого не было.
На голове у девушки была совершенно невообразимая шляпа, подобная тем,
которые украшают женщин на фотографиях, снятых во время королевских скачек в
Эскоте: из черной блестящей соломки, с огромными, как колесо от телеги,
полями, на которых подпрыгивали гигантские красные маки. Красная, тонкой
шерсти юбка развевалась, поднимаясь сантиметров на двенадцать выше колен и
обнажая длинные стройные ноги в черных колготках. Наряд довершали черные
туфли на высоких каблуках. Наверное, это какая-то знаменитость, глядя на
нее, решили туристы, а иначе зачем бы ей вздумалось надевать такие вызывающе
огромные очки, закрывающие пол-лица? И кто, как не знаменитость, будет так
лететь по улице, словно вокруг больше никого нет?
Подбежав ко входу в "Дэзл" и распахнув двойные стеклянные двери, Джез
остановилась перед столом секретарши.
- Сэнди, ты почувствовала землетрясение? Он давно здесь? - задыхаясь,
выпалила она.
- Все в порядке. Только что один из его людей позвонил из машины и
сказал, что он задерживается, по крайней мере, на час, может, больше.
- Задерживается? Но придет? А я чуть с ума не сошла в этой пробке! Ты
ведь почувствовала толчок? У него не нервы, а канаты. Надеюсь, ты им сказала
об этом.
- Ну конечно, я почувствовала толчок. Ничего особенного. Я позвонила
сестре, а она, оказывается, и знать ничего не знает. Джез, если бы у тебя в
машине был телефон, я бы смогла предупредить, что он еще не приехал, -
посетовала Сэнди.
Телефон занимал в ее жизни центральное место, и тот факт, что Джез
упорно отказывалась, как она выражалась, "осквернить" свой драндулет,
которым она чрезвычайно гордилась, этим жизненно необходимым средством,
раздражал Сэнди до крайности.
- Ты, как всегда, права. - На лице Джез появилась улыбка дерзкого
плутишки, совершившего очередную тайную пакость.
Она глубоко вздохнула, и лицо ее вновь приняло выражение небрежного
безразличия, что было результатом невидимого глазу внутреннего контроля -
так цирковой наездник с кажущейся легкостью выполняет сложный трюк.
Перескакивая через две ступеньки, она взбежала на второй этаж к себе в
студию, где стены приемной были сплошь завешаны большими фотографиями в
рамках. В каждой рамке помещалось два снимка одного и того же объекта:
первый - сделанный в самом начале сеанса, и второй - в конце. На первом явно
сквозила недоверчивость человека, его скованность и упрямое желание
выглядеть таким, каким он хочет себя видеть; на втором был совершенно
преображенный, открытый и расположенный к общению человек, чье внутреннее
состояние и сущность ухватила и зафиксировала камера Джез.
Франсуа Миттеран, Изабель Аджани, принцесса Анна, Джесси Джексон,
Марлон Брандо, Муаммар Каддафи, Вуди Аллен... Чем труднее бывало разрушить
стену недоверия, тем больше радовал Джез результат. Фотопортреты людей, уже
давно привыкших к камере, таких, как Мадонна, папа и им подобные, сделавших
Джез самым преуспевающим и известным фотографом Соединенных Штатов в области