"Пленники Камня 2. Хозяева побережья" - читать интересную книгу автора (Йенсен Брэнт)

Глава 4. «О тех, кому не повезло»

Монтейро чувствовал, что сходит с ума. Ничего необычного в этом не было. Настоятель рассказывал ему, что все молодые аколиты, очутившиеся на Побережье, непременно ощущали нечто подобное. Потом часть возвращалось к нормальному состоянию. Те же, кому не повезло, отправлялись на паперть. Им уже ничто не могло помочь.

Старшие жрецы настоятельно рекомендовали истово молиться все два заветных месяца. Говорили, что Митра всенепременно защитит своих слуг. Монтейро в это не верил. На его глазах трое жизнерадостных молодых парней превратились в идиотов, и никакие молитвы им не помогли. Лучезарный давным-давно махнул на Сартос рукой. Здесь правит магия Змея.

— Митра Пресветлый! – раздался крик за дверью кельи. – Карло! Карло!

Монтейро поднялся с кровати, затянул потуже пояс и вышел в коридор узнать, что случилось. Почти у самой его двери на холодном каменном полу сидел молодой монах, причитал и перебирал четки. Монтейро тряхнул его за плечо.

— Что случилось? – спросил он.

— Карло, Карло…, — монах, похоже, потерял способность к нормальному общению.

Монтейро оставил несчастного в покое и двинулся по коридору в направлении кельи Карло, еще одного новичка на Побережье. Карло сослали сюда всего две седмицы назад. Монтейро не успел ни сдружиться с ним, ни выяснить, за что его сюда отправили.

Дверь в келью Карло была слегка приоткрыта. Монтейро заглянул внутрь. Под потолком в петле раскачивалось тело молодого монаха. Карло был мертв. Монтейро поскорее отвернулся. Выглядел повешенный преотвратно. Один только высунутый язык чего стоил. Монаха ему было не жаль. Митра самоубийц не привечает.

Монтейро уселся на пол напротив двери в келью несчастного и стал вспоминать свою жизнь.

Родился он двадцать три года назад в пригороде Кордавы. Его семья занималась разведением овец. Дело хоть и трудоемкое, зато прибыльное. И суждено было бы Монтейро стать знатным овцеводом, если бы не клятва, что дал его отец. Монтейро его не винил. Откуда он мог знать, что всё так сложится?

Однажды случилось будущей матери Монтейро сильно захворать. Привозил к ней муж и магов, и знахарей, но те в один голос говорили, что болезнь лечению не поддается. Оставалось только ждать. По словам лекарей примерно один из двадцати переносил хворь и выздоравливал. Остальные умирали. Тогда отец поклялся, что если жена его останется в живых, то он посвятит своего первенца Митре.

Мать выжила, а Монтейро отдали монахам. Жизнь в обитель казалось ему скучной и однообразной. Конечно, Монтейро верил в благодатную силу Митры, но в том, что богу от его послушания польза какая-то есть, сильно сомневался. Вслух он ничего такого не говорил. Понимал, что такую епитимью наложат, что мало не покажется.

Юноша с нетерпением ожидал момента своего двадцатилетия. В этом возрасте воспитанников стали перед выбором: принести обеты и постричься в монахи или уйти из монастыря. В обычной ситуации Монтейро без колебаний выбрал бы второе, но жизнь сыграла с ним злую шутку. За день до заветного срока в монастырь принесли тяжелораненую девушку. На неё и её спутника напали четверо разбойников. Парня убили, а девицу снасильничали и избили. Выглядела она плохо. Монтейро уже немного разбирался в строении человеческого тела и понимал, что девушка не жилец. Но в последний день своего пребывания в монастыре он решил сделать доброе дело. Всю ночь он истово молился Митре. К утру он еле держался на ногах и с трудом мог говорить, но девушка выжила. Монтейро просто не мог поверить в случившееся. Вот так на радостях он и принял постриг. Впоследствии он не раз костерил себя последними словами за это спонтанное решение.

Первый год своего послушания Монтейро честно пытался вжиться в образ примерного монаха. Вином не злоупотреблял, на девушек не заглядывался, все свободное время посвящал молитвам. Но чудес более при нем не совершалось, и молодой митрианец стал все больше и больше разочаровываться в своем выборе.

Его очень сильно угнетало отсутствие смысла в жизни. Он ничем не помогал другим и в свое удовольствие пожить тоже не мог. Если бы в один прекрасный момент его не стало, никто ничего бы и не заметил. Монтейро решил, что надо что-то менять. И он начал обучаться лекарскому мастерству. Зингарец прилежно осваивал науку, но монастырские книги были устаревшими. Больных, на которых можно было попрактиковаться, не хватало просто страшно. А становиться профессиональным целителем несварений желудка у Монтейро не было никакого желания.

Так науки отошли на второй план. Раз нельзя жить для других, можно немного пожить для себя. Неподалеку от монастыря имелись две небольшие деревушки. К местным девушкам Монтейро и повадился нахаживать. Лицом он был красив. Прямой нос, волевой подбородок, глубоко посаженные глаза. Успехом он пользовался немалым. Вот только не учел монах одну деталь. Тут сказалось отсутствие опыта мирской жизни. Парням сельским его бравые похождения пришлись не по душе. Монаха пытались бить, но он стоически терпел и снова лазил к девкам. Не понимал, что однажды просто прибьют и всё. Но деревенские греха решили не творить. Просто взяли да пожаловались отцу-настоятелю на чересчур бойкого монаха.

Монтейро выдержал тяжелый разговор. Настоятель очень доходчиво указал молодому зингарцу на всю глубину его заблуждений. После этого монаха заперли в келье и держали там два месяца на хлебе и воде. Монтейро сильно исхудал, осунулся. С лица исчез румянец. Знал бы он, что ждет его дальше, дням проведенным в заточении радовался бы, как последним.

Так получилось, что почти одновременно с Монтейро в немилость угодил и один из верховных жрецов Митры в Зингаре. Погорел он, кстати, на том же, на чем и молодой монах. Над жрецом устроили показательный процесс, по результатам которого его сослали на Побережье Стигии. Разумеется, одним ссыльным решили не ограничиваться. По стране развернули борьбу за чистоту морального облика слуг Пресветлого. Отец-настоятель долго спорил, не хотел отдавать Монтейро, говорил, что тот лишь глупый мальчишка, но в итоге был вынужден сдаться.

Так зингарец и очутился в этом чудесном прибрежном городе, где каждый второй митрианец неизменно сходит с ума и превращается в посмешище для заезжих пиратов. Монтейро был уверен, что если бы в Аквилонии захотели изменить сложившийся порядок, они бы изыскали средства. Но похоже, храму Митру, это было не надо. Зачем лишать себя такого замечательного места для ссылки неугодных?

— Что здесь произошло, сын мой?

Монтейро и не заметил, как к нему подошел монах лет шестидесяти, одетый в белую рясу. Отец-настоятель обители Митры в Сартосе.

— Карло повесился, — спокойно ответил зингарец.

— Несчастный, — сказал старый монах и заглянул в комнату.

Как и Монтейро, пробыл он там не долго. Тем временем коридор начал заполняться людьми. Весть «о Карло» распространилась быстро. Монтейро внезапно почувствовал раздражение. Он ценил людского общество, но сейчас эти обезопасившие себя от безумия монахи вызывали в нем лишь злобу. Он встал и направился к своей келье.

— Постой, сын мой, — окликнул его отец-настоятель.

Монтейро ничего не ответил, но подчинился. Старик взял его под руку и повел прочь от толпы.

— Тебе сейчас тяжело, я знаю, — сказал он, когда поблизости не осталось чужих ушей. – Но не надо озлобляться и отчаиваться. Слова о пользе молитвы – не пустой звук. Обязательно надо во что-то верить, иначе с тобой произойдет то же, что и с Карло.

— Митре нет дела до Сартоса, — сухо сказал Монтейро.

— Может быть — нет, а может быть – есть. Ты думаешь, что с тобой поступили несправедливо.

— Нельзя посылать людей на Побережье.

— Когда-то и я так считал. Сейчас мне кажется, что всё так, как и должно быть. Каждый, очутившийся здесь, рождается заново. И этот новый человек может избрать праведный путь. У него появляется шанс искупить свои старые грехи. Поверь, вскоре ты поймешь, о чем я говорю.

— Если не сойду с ума, — коротко отрезал Монтейро.

— Митра заботится и об этих несчастных, — сказал старик. – После смерти они обретут покой. Очисти своё сердце от страха и злобы.

— Это непросто, — тяжело проговорил зингарец.

— Я верю, ты сумеешь, — сказал отец-настоятель, отпустил локоть молодого монаха и поплыл по коридору в известном лишь ему одному направлении.

Монтейро размышлял над словами старика. В них имелось рациональное зерно. Искупление греха через блаженную жизнь или перерождение. Лучше всё-таки второе. Монтейро неспешно пошел в сторону молельни. И впрямь надо бы чем-нибудь себя занять. До окончания срока оставалось еще три дня.

На полпути зингарец почувствовал головную боль. Сначала он не обратил на неё внимания, решил, что от излишнего волнения. Но боль всё нарастала и нарастала. Вскоре Монтейро уже орал в полный голос, мир поплыл перед глазами. Он упал на пол и забился в судороге.

И вдруг взор зингарца вновь обрел ясность.

Он был не в монастыре. Монтейро огляделся. Он стоял посреди комнаты в незнакомом ему доме. Обстановка здесь была бедная. Несколько стульев, стол, глиняная посуда на нем. Окон не было. Зингарец пожал плечами и уже собрался покинуть помещение, как заметил сидящего в углу ребенка. Маленькую девочку.

— Как тебя зовут? – спросил он, опустившись перед ней на колени.

Девочка молчала, смотрела как-то странно, сквозь него.

— Где мы? – спросил её монах. – Что это за место?

Внезапно девочка заплакала.

— Что с тобой? – произнес зингарец и попытался обнять ребенка.

Его руки прошли сквозь девочку. Он потерял равновесие и упал. Когда он начал подниматься, то заметил, что в комнате начался пожар. Монтейро бросился к двери, собираясь выбить её ударом ноги. Но тут язычок пламени коснулся его правой руки.

Вновь всё поплыло перед глазами. Вернулась боль.

Монах лежал на полу обители и кричал дурным голосом. Вокруг него уже собралось десятка два человек. Они просто стояли и смотрели, боясь притронутся к Монтейро.

Боль постепенно начала стихать. Монтейро с трудом поднялся на ноги. Окружающие отшатнулись от него.

— Всё в порядке, — сказал монах. – Со мной всё нормально. Мне просто надо подышать воздухом.

Опираясь на стены, Монтейро добрался до выхода из обители. Удивительно, но стоило первым лучам солнца коснуться монаха, как его оставили и боль, и слабость. Провожаемый тревожными взглядами монашеской братии, Монтейро шел прочь.

Он долго слонялся по городу без какой-либо цели. Монтейро, как никогда, ощущал близость безумия. Начало положено. Через три дня он лишится остатков разума. Надежды не оставалось. Перерождение ему не грозит.

Тут его внимание привлекли крики «пожар», доносившиеся с одной из улиц. Монтейро отправился посмотреть, что происходит. Возможно, понадобятся его услуги, как жреца Митры.

Горело маленькое одноэтажное здание. Вокруг него уже собралась приличная толпа. Никто и не пытался потушить пожар. Пламя полыхало во всю мощь. В этот миг в голове монаха словно переклинило что-то. Расталкивая людей, он бросился к домику.

— Стой, дурак! – кричали ему вслед. – Никого там нет!

Есть. Монтейро точно знал, что есть. Маленькая девочка, которая сидит и ждет, что он её спасет.

Зингарец мощным ударом ноги высадил дверь. Он еле успел уклониться от вспышки пламени. Изнутри валил густой дым. Монтейро прикрыл рукавом лицо и вошел внутрь. Ничего не было видно. Жара стояла невыносимая. Дышать было не чем, легкие забивал дым. Зингарец понял, что у него в запасе лишь несколько мгновений. Если девочка сидит всё в том же углу, они успеют выбраться. Если нет, погибнут оба.

Монтейро вслепую шарил руками, разыскивая ребенка. Закралась предательская мысль, что видение может повториться во всех деталях, и он просто пройдет сквозь девочку. Но нет. Вот оно, маленькое детское тельце, сжавшееся в комочек. Монтейро схватил ребенка и выбежал наружу. Сделал несколько шагов от горящего дома и упал. Прямо на девочку.

Ребенка извлекли из-под монаха и куда-то унесли. Самого Монтейро перевернули на спину. Над ним склонился незнакомый ему человек с густой бородой и плеснул монаху в рот какой-то жидкости. Горькой. Монтейро закашлялся.

— Сейчас тебе будет лучше, — сказал незнакомец.

— Как девочка? – спросил зингарец.

— Пока мертва, но, думаю, её вернут к жизни, — сказал бородач и добавил. – Ты не бойся, это не некромантия.

— Я разбираюсь во врачевании, — ответил Монтейро, вставая на ноги. Действительно стало лучше.

— Откуда ты знал, что внутри кто-то есть? – спросил бородач. Только сейчас зингарец различил, что он был одет в лиловую рубаху.

— Просто знал и всё, — отрезал Монтейро и пошел прочь от вежливого прихвостня Хозяев.

Над девочкой трудился маг в одежде цветов содружества Равновесия. Монтейро не уходил до тех пор, пока не убедился, что с ребенком всё будет в порядке. Потом побрел обратно в обитель Митры.

Надо было осмыслить произошедшее в тишине и покое. А потом помолиться. Обязательно.

Внутри обители было тихо. О происшествии в коридоре успели забыть, а вести о пожаре пока попросту не дошли. Это хорошо. Если бы кто-то сейчас полез с разговорами, Монтейро послал бы его куда подальше. Может еще и пинок бы присовокупил.

Монтейро распахнул дверь в свою келью, вошел и закрыл засов. Не до гостей. Зингарец подошел к столику, взял с него кувшин с холодной водой. Сделал три глубоких глотка и на этом успокоился. В келье было душно, но окошко Монтейро решил не открывать. Вместе со свежим воздухом внутрь ворвался бы и уличный шум. А хотелось тишины.

Зингарец лег на кровать и закрыл глаза. Мысли текли медленно-медленно. Постепенно Монтейро погружался в сон.

Проснулся монах за два колокола до заката. Встал. Тут же ощутил, насколько сильно он измотался за сегодня. Короткий сон только усугубил и без того неважное самочувствие. Монтейро тряхнул головой, допил оставшуюся воду и пошел в умывальню. Зингарец чувствовал острую необходимость освежиться. Духота сводила с ума не хуже пресловутого стигийского проклятья.

В умывальной зале никого не оказалось. Монтейро подошел к чану с водой, зачерпнул немного и вылил себе на голову. Процедуру эту он повторил трижды. Полегчало. Тогда зингарец взял с полки начищенное до блеска блюдо, служившее монахам вместо зеркала. Посмотрел на себя и ужаснулся.

В блюде отражалось не его лицо. Вернее, не совсем его. Зеркальный человек был более смуглым, глаза стали темнее, скулы немного опустились. Зингарец поставил блюда назад и уселся на пол. Обнял ноги руками и принялся медленно раскачиваться взад-вперед.

— Я схожу с ума, я схожу с ума, — бездумно повторял он.

Сначала видение. Теперь лицо. Точнее с лицом-то, наверное, всё в порядке. Это только ему, Монтейро, кажется, что оно изменилось. Именно так всё и должно происходить. А что дальше? В какой момент он потеряет способность мыслить?

На миг Монтейро стало любопытно, что он почувствует, когда всё закончится. Наверняка, что-то необычное. В конце концов, это немного лучше того, что являлось ему в кошмарах. Благодаря своему безумию, он спас сегодня девочку. А что, если это просто новая форма существования? Нечто, неподвластное человеческому разуму. Сотни сумасшедших митриан, что денно и нощно трудятся на благо всей Хайбории. А руководит ими некое высшее существо. Сам Митра или один из его слуг. Они направляют этих несчастных в те места, где нужна их помощь.

Вот муж, спешащий домой, спотыкается об одного из этих несчастных и останавливается, чтобы хорошенько растолковать митрианцу, что он о нем думает. Жена же тем временем успевает мирно выпроводить любовника. И никто никого не убивает.

Стоп! Неправильный пример.

Хотя какая-разница? Суть-то не меняется. Сотни невидимых помощников. Монтейро прикинул, хочет ли быть одним из них. Понял, что нет. Расплакался.

В умывальню вошел толстый монах средних лет. Увидел Монтейро, подошел к нему, потрепал по голове.

— Всё будет нормально, брат. Успокойся.

Монтейро встал, вытер слезы, кивнул толстяку в знак благодарности и отправился молиться.

Настоятель был прав. Нужно во что-то верить. Если есть еще хоть какая-то надежда, он сделает всё от него зависящее.

Молельня была заполнена под завязку. Монахи возносили вечернее благодарение Пресветлому. Монтейро пролез в угол и присоединил свой голос к общему хору. Сразу же ощутил благотворное влияние. Намного легче чувствовать себя частью чего-то большого. Когда столько людей собирается вместе, ничего страшного с ними случиться не может. Кошмарам здесь не место.

Когда традиционная вечерняя молитва подошла к концу, миртриане один за другим стали покидать залу. Вскоре внутри остались только Монтейро и трое седовласых жрецов. Они с упоением что-то вымаливали у Митры. Зингарцу было противно на них смотреть. В его стране стяжательство среди братьев почиталось среди первейших из грехов. Эти явно придерживались иного мнения.

Монтейро не захотелось оставаться в их обществе. Помолиться можно и в келье.

Он неспешно побрел к себе. На полдороге произошло событие, утвердившее его в мысли о безумие. В совершенно пустом коридоре он услышал голоса.

— Завтра надо непременно наведаться на базар. Я слышал, что из Кеми привезут интересный груз.

— Мне кажется, что стигийцы что-то подозревают. Может, хватит? Мы и так достаточно заработали.

— Это же золотое дно! Хотя бы еще два дня!

— Если вас поймают, мы будем всё отрицать.

Кому принадлежал первый голос, Монтейро не знал. Второй был отца-настоятеля. У зингпрца не было никакого желая вникать в суть разговора, вернее собственного бреда. Он желал только того, чтобы это всё поскорее закончилось.

И оно закончилось. Голоса смолкли.

Как он добрался до своей кельи, Монтейро не помнил. Просто внезапно понял, что сидит на своей кровати и поет какую-то заунывную песню на невесть каком языке.

— Всё. Спать! А то это уже никуда не годится, — сказал он себе.

Но сон всё не шел и не шел. В голову лезли детские воспоминания, медицинские трактаты и собственные рассуждения о вероятном будущем. Примерно с колокол он вертелся с боку на бок не в силах уснуть. Потом догадался открыть окно. В келье стало намного свежее. И вскоре он провалился в глубины сна.

Вокруг было темно. Очень. Но почему-то Монтейро сразу понял, что он уже не в обители. Монах попытался пошевелить. Руки и ноги двигались, но опоры не находили. Страшно не было. Зингарец попытался перекувырнуться в воздухе, одновременно дивясь собственной несерьезности. Сальто вышло паршивым. Но благо темно, и никто не видит.

— Иди ко мне.

Монтейро не разобрал, откуда исходил этот голос. В этой темноте отсутствовали направления. Зингарец попытался ответить голос. Но его слова сразу же растворились в пространстве. Даже до его собственных ушей донесся лишь шепот. Это место очень сильно отличалось от привычного мира.

— Иди ко мне, — повторил голос. – Я здесь. Я жду тебя.

Зингарец отчаянно завертел головой. Он почему-то был уверен, что этот человек хочет ему помочь. Слова незнакомца вселяли уверенность.

— Найди меня, — попросил голос.

Тут Монтейро различил маленький голубой огонек, возникший где-то вдали по правую руку от него. Зингарец устремился к нему. Он отталкивался руками и ногами так, словно темнота была подобна воде. Ему показалось, что огонек становится ближе.

И тогда он проснулся.