"Ной и его сыновья" - читать интересную книгу автора (Абрамов Александр Иванович, Абрамов Сергей...)6Смотритель был благодарен Ною за молчание. Ни во время возвращения домой, ни дома, ни много дней спустя, когда страсти вокруг пропажи бестолкового Хранителя улеглись, он ни разу не поинтересовался, какая нелегкая понесла Гая — одного, с пустыми руками! — за город. Сказал только: «Я рад, что ты нашелся!» — и все. Больше — ни слова об этом. Еще одно подтверждение древнешумерской мудрости: не хочешь, чтобы тебя обманули, — не задавай вопросов. Твой интерес — твое личное дело. Захотят — скажут сами. Не захотят — ничего страшного, жил же без этой информации… Окунувшись в знакомую рутину дней, наполненных в основном ударным трудом над суперпроектом Ноя да нечастыми вылазками на лесопилку за стройматериалами, Смотритель все реже и реже вспоминал беседу с Оракулом — будто старик какое-то заклятье на него наложил, чтобы поскорее стерлись из памяти все подробности их встречи. Со Смотрителем никогда такого не было, на забывчивость отродясь не жаловался. Да и сейчас из головы выветривалась только одна, отдельно взятая история, все же остальное, что узнал здесь и помнил ранее, по-прежнему крепко держалось в памяти. Этакий приступ странно выборочной амнезии: вот здесь еще помню… а вот тут уже не помню… а здесь снова помню. Странно… Вовремя уловив эту действительно странную тенденцию, Смотритель решил зафиксировать хотя бы те остатки воспоминаний, что еще не успели раствориться, Однажды ночью он надиктовал на свой терминал все, что смог вспомнить, стараясь не додумывать и не фантазировать — для объективности. Получилось общо и малоконкретное, но это все же лучше, чем ничего. Такое «хирургическое» забывание Смотритель напрямую связал с тем странным энергетическим полем, которое он ощущал в зале Оракула… (это он не успел забыть)… наверняка старик, сильный паранорм, во время разговора кодировал своего собеседника на очистку памяти от этого эпизода — так, на всякий случай. А забывать было что. Одно сенсационное признание в том, что никакого Царя Небесного не существует, чего стоит! Окончательно забыв весь кусок своей жизни после выступления Оракула на городской площади и до встречи с орками, Смотритель как-то прослушал запись на терминале. Удивился услышанному, посмотрел поясняющую пометку, в которой он сам себя предупреждал о возможном эффекте и убедительно писал, что все услышанное — чистая правда. Понял, рассмеялся. В конце пометки Смотритель из двухнедельного прошлого ввернул афоризм: «Склероз — отличная болезнь. Ничего не болит, и все время новости». Итак, толика нового знания о Очень интересная толика… Пригодится ли? Работы по внутренней отделке корабля становилось все меньше и меньше. Ною, его сыновьям и Смотрителю уже приходилось придумывать себе занятия. Художественная резьба по брусьям, шлифовка и натирка до блеска металлических частей, многократное промазывание смолой и так уже хорошо промазанных соединений — все это для того, чтоб хоть чем-то себя занять во время регулярных и обязательных… (Ной ввел сие в правило)… визитов в пещеру. Впрочем, сам Ной здраво видел, что правило становится самопальным, и однажды утром, когда все в очередной раз собрались перед заветной дверью, торжественно сказал: — Сегодня мы туда не пойдем. Там работы больше нет. Вы все понимаете, да и я тоже, что наш труд завершен. Это непросто признать, помня, какую часть жизни мы на него потратили, но не признавать — глупо. Он сделал паузу, оценивая произведенное впечатление. Впечатление произвелось. Сим гордо заулыбался. Хам с облегчением вздохнул. Иафет и Смотритель почти в один голос спросили; — А что дальше делать будем? — Я предполагал этот вопрос, — серьезно заявил Ной. — Будем копать. — Копать? Зачем? — Хаму явно больше не хотелось заниматься физическим трудом. — Копать, в смысле выкапывать? — осторожно полюбопытствовал Смотритель. — В смысле, — подтвердил Ной. — Корабль должен увидеть свет. Иначе зачем мы его строили? Молчание было ответом. Но другого Ною не требовалось. — Вот то-то и оно, — удовлетворенно сказал он. — Не наш это вопрос, не нам его задавать и не нам на него отвечать. Так что будем копать. Лопаты в мастерской, тачки там же. Жду всех во дворе. И пошел прочь. Оставшиеся переглянулись: «не их» вопрос явственно светился в глазах каждого. — Сколько же мы будем выкапывать эту махину? — с печалью в голосе спросил Хам. — Сколько потребуется, столько и будем, — безнадежно объяснил Сим. — Пошли за инструментом. Через некоторое время все они, вооруженные лопатами, кирками и тачками, стояли посередине двора и озадаченно наблюдали за хозяином, который ползал по земле с мерной веревочкой. — Так… двенадцать шагов от этой стены… — бормотал он, — двадцать пять от той… здесь труба проходит, здесь нельзя… Наконец, излазив и измерив весь двор, Ной, пыльный и довольный, топнул ногой: — Начинать надо здесь. Он — точно подо мной. Эта будничная фраза открыла многодневную эпопею Великого Копания — тяжелого, неквалифицированного труда, в результате которого у Смотрителя на руках появились мозоли, еще более укрепилась мускулатура, практически исчез подкожный жир, а аппетит и сон стали стабильными, как атомные часы… (хотя в свете недавно узнанного это сравнение и некорректно)… и все подтверждало вечную истину о том, что здоровый труд на свежем воздухе под давлением в две с половиной атмосферы благотворно влияет на организм. Он даже привык, если уместно так заметить, к этим проклятым двум с половиной… Хорошую научную работу можно написать. Кстати, о научной работе. Оказалось, что рутинная деятельность, при правильном к ней подходе, стимулирует мыслительный процесс, распространяющийся в самых разнообразных направлениях, в частности, в том, которое касается рационализации этой самой деятельности и организации труда. Совершая тысячный, наверно, рейс с тачкой от места уже довольно глубокого раскопа к паровику с прицепом, который увозил изъятый грунт за город, Смотритель вдруг ясно представил нечто, способное существенно облегчить и ускорить «добычу» корабля из-под земли и высвободить человеческие ресурсы, занятые малопродуктивным катанием тачек, чтоб они сгорели! В смысле, тачки чтоб сгорели… Транспортер! Да, простая, широкая лента, в местных условиях, сплетенная из листьев не пережившего Потоп, а посему неизвестного ботанике будущего растения… (Смотритель не был в том уверен, поскольку считал себя в ботанике не докой)… плюс несколько опорных роликов. Он поделился идеей с Ноем, и через три дня никому больше не нужно было бегать с тачками: ролики крутятся, лента движется, работа пошла быстрее, все благодарны смекалистому Гаю за изобретательность. Но чему удивляться? На то он и Хранитель Времени, чтоб знать больше других. Вдохновленный, он задумался об экскаваторе, но эта идея в После нескольких месяцев копошения в яме… (не украсившей двор)… был наконец полностью отрыт верх надстройки судна. Копать приходилось осторожно, чтобы падающими в яму камнями не повредить результат многолетнего труда. Для безопасности пришлось даже соорудить над кораблем некое подобие щита из досок. Смотритель, опять забывая благоприобретенный опыт, по-прежнему удивлялся непробиваемому равнодушию горожан. Что происходит у Ноя? Копают, видимо. Зачем копают, что копают — нет вопросов! Захочет Ной — сам позовет всех и все объяснит. А коли не зовет — значит не хочет. Его право. Удивлялся Смотритель все же по инерции. И вспоминал, удивляясь в очередной раз: Ной же его ни о чем не спрашивал — тогда, после встречи с Оракулом. Это равнодушие Смотрителю оказалось по сердцу, а иное, значит, нет?.. Глупо. Да и не равнодушие это. Точно определить: тактичность. Замечательное Поистине идеальные люди! Хотя, может, это и громковато сказано… Но уж по сравнению с жителями мира-времени, откуда прибыл Смотритель, — точно. Как-то, бесцельно прогуливаясь по Ис-Кериму… (были и у него краткие часы отдыха, выделял их работникам нещедрый Ной)… Смотритель встретил того самого Хранителя Времени, который был его первым и фактическим… кем?.. да учителем, пожалуй. Он был занят довольно странным делом: быстро ходил от дома к дому, прикладывал ладони к стенам, закрывал глаза, иногда касался стен щекой, иногда лбом. — Хранитель! — окликнул его Смотритель. — Здравствуй… Гай. — Хранитель нехотя отвлекся от своего занятия. Взгляд его был туманен и рассеян. — Как поживаешь? Как дается работа? Пришла ли к тебе память? — Спасибо, все хорошо. А ты как? Очень хотелось спросить: «Что ты делаешь?», но это было бы вовсе не пошумерски. — Как я? Как я? — В глазах Хранителя заискрилось бешенство. — При чем здесь я или ты? Как мы все? Вот что надо спрашивать! Как весь мир? Ты — человек Времени, но не Хранитель… не совсем Хранитель… Ты не чувствуешь, как я… Хотя, может быть, знаешь… — Все это он бормотал маловнятно, но вдруг осекся и четко сказал: — Пойдем со мной. Он схватил Смотрителя за руку и потянул к ближайшему дому. Приложился ухом к стене: — Послушай. — Что? — Послушай! Смотритель счел разумным выполнить просьбу явно находящегося не в себе Хранителя и тоже прильнул ухом к стене рядом с ним. — Ты слышишь? — почему-то шепотом спросил Хранитель. — Нет, — честно прошептал Смотритель. — Время журчит… тихо-тихо. В десятки раз тише, чем раньше… Послушаем тот дом. Смотритель очень хотел хоть что-нибудь услышать, но — тщетно. Стена и стена. Теплая. Каменная. Шероховатая. Ничего не слышно. А Хранитель Времени опять схватил Смотрителя за руку и поволок к соседнему зданию. Прижавшись к стене, они снова прислушались. — То же самое… все дома так… все деревья… люди, звери, предметы… всех Время омывает едва слышно. — Что это значит? — Что значит? Горе-Хранитель! Это значит, что все умрет! Понимаешь, Время заканчивается! У всего! Хранитель с шепота перешел на крик. Прохожие стали оборачиваться. Не из любопытства, естественно, но вдруг человеку плохо и нужно помочь. — Тише ты, — одернул его Смотритель, — не кричи. — Кричи не кричи, какая разница? Думаешь, смерть не заметит молчащего? Думаешь, ее можно обмануть? Если бы ты мог слышать… Это самый страшный звук — звук заканчивающегося времени. — Казалось, Хранитель был готов заплакать. — Ты не слышишь… Ты не понимаешь… Это ужасно осознавать… Хотя подожди. Он опять изменился в лице. — Ты не — Хранитель, ты не в себе, успокойся… — Смотритель попытался отвлечь страдальца. Но тот отшатнулся от Смотрителя и попятился, продолжая кричать на всю улицу: — Это все из-за тебя! Признайся! Я не слышу ничего, кроме боли! От тебя идет боль Времени! Уйди! Покинь нас! Даже никогда ни во что не вмешивающиеся шумеры… (сто раз говорилось, надоело уже)… на мгновенье замедляли шаги, чтоб запомнить ссору двух Хранителей Времени: одного — нормального, спокойного и другого — явно безумного, которому вряд ли можно помочь… (странные они, эти Хранители, — и шли по своим делам. А профессиональное чутье не подвело обезумевшего Хранителя — Время шло к концу… Яму раскопали огромную. Даже одну стену дома пришлось разобрать, чтобы продолжить раскопки. Оставалось совсем немного: под землей скрывался только самый «кончик» носа корабля, остальное, как того и желал Ной, уже «увидело свет». Над носом находился скальный уступ, висящий довольно угрожающе, и работы были приостановлены, чтобы придумать, как бы его обрыть, расколоть и при этом не уронить на корабль. Попутно Сима отправили на лесопилку за бревнами: требовались подпорки. Ной и Иафет находились в яме, когда за воротами послышался звук приехавшего паровика. Смотритель и Хам переглянулись: — Что-то он слишком быстро обернулся. — Может, забыл чего? Во двор вылетел Сим с ошалевшими глазами и срывающимся от напряжения голосом прокричал: — Лесопилка горит! — Чего там у вас? — подал голос из-под земли Ной. — Сим примчался весь в мыле, говорит, лесопилка сгорела. — Ну и где мы теперь возьмем бревна? — пробурчал Иафет. — Дурак ты! — взвился Ной. — О бревнах подумал! Люди целы? Не погиб никто? Сим! Сим присел над раскопом. — Не знаю, отец. Я приехал… я еще издалека видел огонь — думал, опилки жгут, как обычно. Только пламя выше… А подъехал поближе, смотрю — все горит. Бревна на складе, само здание, пила, паровики… все горит. Все бегают, кричат… я ничего не понял, уехал поскорее. — А ты не подумал, что, может быть, помощь нужна?.. Ну-ка, вынимайте меня отсюда! Паровик не успел остыть и завелся почти сразу. Пригромыхал с ведрами Иафет, все разместились в кузове и всю дорогу цепко держались кто за что мог: Сим гнал, выжимая из паровой машины невозможное. Невозможное не помогло: приехали поздно. Лесопилка представляла собой весьма печальное зрелище: обугленный домик, стоящий посреди выжженной зелени, ряком — догорающие бревна. Кругом все дымилось, кое-где тлено, везде раскидан обугленный мусор, грязная мокрая каша хлюпала под ногами… Но не это приковало испуганные взгляды Ноя и всех, кто был в паровике: они смотрели дальше — в глубь леса. Горящего леса. Поляна, где стояла лесопилка, и мелколесье вокруг нее уже сгорели, и поэтому большое пламя было сразу незаметно: оно гудело в чаще — там, где раньше высились огромные широколиственные деревья, а теперь торчали черные голые шесты, подсвеченные оранжевыми языками огня. Смотритель машинально отмстил, как ведет себя здесь огонь: и горит ярче и веселее, чем привычно, причиной тому — высокое давление и больший процент кислорода в воздухе. Полнеба было затянуто серо-черной пеленой дыма. Лес полыхал уже на довольно большой площади, одной лесопилкой беда не ограничилась. Смотритель нарушил молчание: — Там ведь просека, широкая. Для башен. Может, пламя не перекинется на остальной массив? — Может быть, — рассеянно ответил Ной, — может быть… Приехали они сюда и впрямь поздно: помогать было нечему. Потушить лесопилку не удалось, паровики тоже не спасли, пламя не отрезали — ушло в лес. Хорошо, никто не погиб. Помпа, специально сооруженная для того, чтобы гасить костры из опилок, как на грех, не работала, что-то там отвалилось-отломалось. А с ведрами много не набегаешься. Печально… Печально ехали домой, думая каждый о своем. В тот день уже никому не работалось: запах горящего леса дошел до города. Ночью было видно зарево, и еще сильнее запахло дымом. Смотритель спал с трудом: то и дело просыпался, ворочался, кашлял и тер слезящиеся глаза. Не он один — весь дом. Да что там: весь город в ту ночь не спал. День принес новости: пожар изменил направление, теперь он движется в сторону реки. Скорее всего река его остановит. А может, и нет… Может, он начнет обратное движение — к городу… Весь день Ис-Керим только и обсуждал: может — не может, свернет — не свернет… А к вечеру пришли обезьяны. С визгом и криками они вбежали в город — со стороны леса, который выходил к реке. По опаленной шерсти некоторых из них было ясно, что пожар все-таки повернул к городу и теперь вытесняет в сторону Ис-Керима зверей, зажатых между рекой и огнем. Обезьяны прыгали по улицам, воровали еду с лотков, задирали испуганных горожан, проникали в дома, чинили там погромы, ложились на кровати, в постели, били посуду, скакали по мебели. Они были испуганы и возбуждены, равно как и их эволюционировавшие потомки — люди, никогда не сталкивавшиеся с дикой природой в таких масштабах. Одно дело — подкармливать зверей на опушке леса, гуляя с детьми, другое — отбиваться от обезумевших от страха и боли животных. Кое-кто сопротивлялся обезьяньему террору палками и камнями, кое-кто — ножами и кольями, иные просто закрывались в домах и не знали, что делать — как позвать на помощь, да и кого? Да и как тут помочь? Только ждать… Вторая ночь шла так же тяжело и бессонно. К рассвету к обезьянам присоединились и другие животные: всех, кто населял стремительно сгорающий лес, огонь гнал в город. Просто обезьяны успели первыми. Зверье… (от мелких грызунов до тигров и диких лошадей)… позабыв об исконном противостоянии, в смятении и страхе блуждало по Ис-Кериму, потихоньку вытесняя людей с улиц в дома. Кому приятно столкнуться нос к носу со стаей гиен или с мрачным тигром? Риторический вопрос… Впрочем, мир оказался недолгим, крупные хищники довольно быстро сориентировались в ситуации и учиняли кровавые расправы над «живой пищей» прямо на улицах. Мелким некуда было бежать и прятаться. Люди невесело наблюдали за всем этим из окон домов и думали об одном: когда же все закончится и звери уйдут? Не хотелось думать, что это — надолго… Но животные все прибывали… Пожар все приближался… Дышать становилось все труднее… Дом Ноя был построен мудро — как будто с учетом возможного звериного вторжения: высокие, гладкие стены, наглухо задраивающиеся окна, крепкие ворота. Сидя в доме, на осадном положении, меняя мокрые тряпки, через которые было легче дышать, все члены семьи Ноя плюс Смотритель нервно ждали развития событий. То, что оно, это развитие, последует, никто не сомневался. Либо случится чудо и подует неведомый в этих краях ветер… (хотя у такого чуда может оказаться вторая сторона: ветер либо концентрация продуктов горения в воздухе еще увеличится и все жители Ис-Керима благополучно задохнутся… Глупый, бесславный конец. Даже Смотритель, знающий Миф и понимающий (до сих пор), что Миф развивается по канону… (Ной и его сыновья, повеление свыше — построить Ковчег, удачно завершенное строительство)… сегодня (и вчера, и позавчера) уже дергался: слишком много неканонических (и опасных для Мифа) вводных. Мир (по Мифу) должен рухнуть. Но не под огнем, нет… А тут еще этот безумец… Из-за закрытых ставен послышался знакомый голос: — Можно ничего не бояться! Кричал давешний Хранитель Времени, знакомый Смотрителя. — Горожане! — кричал он. — Не бойтесь ничего! Нет смысла! Ведь ребенок не боится рождения? Мать не боится рожать? Трава не боится расти? Камни не боятся падать? Тогда почему вы боитесь своего предназначения? Смотритель с Ноем выглянули из окна. По улице, шатаясь, шел совершенно изможденный Хранитель, в порванной рубахе, волосы всклокочены, лицо измазано грязью. Он увидел Смотрителя и, резко остановившись под окном, вновь закричал: — Помнишь, я говорил тебе про Время? Оно завершилось. Кто-то меня спрашивал: что такое миг? Кто это был? Он осмотрелся: на улице никого, только звери. Окна закрыты, слушателей, кроме Ноя и Смотрителя, нет. — Молчат… — расстроился Хранитель. — Ну и ладно. Так вот, миг — это все, что нам осталось… Он с нами. Последний наш миг! Наслаждайтесь им! Что ж вы попрятались по углам, как тараканы от света? Живите, дышите, радуйтесь! Времени больше нет! Из-за угла дома вышел тигр. Чинно ступая мягкими широкими лапами, из-под которых, при каждом касании земли, выбивались облачка пыли, он шел… или плыл?.. прямиком к безумному Хранителю Времени. По неподвижному взгляду кошки не было понятно, что у нее на уме, но любая встреча с тигром — опасность, нет разницы — голоден он или сыт, в хорошем расположении духа или в дурном. Ной закричал Хранителю: — Иди к воротам! Медленно иди! Я сейчас открою! — и кубарем помчался вниз, отпирать калитку. Смотритель продолжал наблюдать. Хранитель увидал тигра, усмехнулся и остался стоять. — Спасаться от смерти? Зачем, Ной? Разве ты можешь отличить полмига от его четверти, а четверть от целого? Я-то могу, но разве не лучше самому выбрать себе смерть, если она неизбежна? Так веселее… Ной загремел засовом, приоткрыл калитку, крикнул в щель: — Иди сюда! Не делай резких движений! Тигр приближался к Хранителю, стеклянно глядя ему в глаза, только мягкие, меховые уши дернулись, когда Ной закричал. — Кошка, — улыбнулся Хранитель, — ты хочешь съесть меня? Не отказывай себе в этом. Только, знаешь, ты даже не успеешь меня переварить. Не хватит времени. Ты задержишься здесь на те самые полмига. А он, — Хранитель показал тигру на окно, из которого торчала голова Смотрителя, — он все увидит. Ему жить еще долго. Тигр подошел вплотную к Хранителю, обнюхал его, лизнул ногу. — Видите? Я ей нравлюсь! — засмеялся Хранитель. Он потрепал тигра по голове… (и вправду как простую кошку)… и улыбка исчезла с его лица. — Это что? — В голосе Хранителя звенел ужас. — Я чувствую… он тоже переживет… у него много Времени… — Он взглянул вверх, на Смотрителя. — Гай… у кошки тоже есть Время. Не столько, сколько у тебя, но есть. Ни у кого и ни у чего нет, а у вас есть! У тебя и у тигра! Что это? Объясни мне! Тигру надоело слушать вопли. Тигр лег рядом, перевернулся на спину и легко махнул лапой. Хранитель упал. На ноге осталась красная полоса. Он закричал — страшно и отчаянно. Закричал Ной. Закричал Смотритель. Ной выскочил на улицу, схватил раненого безумца за кисти рук и потащил в дом, но тигр не желал расставаться с игрушкой. Молниеносно опустил лапу, вонзив в грудь Хранителю пятерню кинжалов-когтей. Поднял морду и уже не безразлично, а злобно посмотрел на Ноя. Тот продолжал бессмысленно тянуть уже не кричащего (силы ушли), а стонущего от боли Хранителя. Тигру это не понравилось. Коротким прыжком он настиг Ноя, толкнул его, сбив с ног, но больше не нападал, видимо, решив оставить на потом. У него был миг — доиграть с первой жертвой. Схватив обмякшее тело зубами… .. (Смотритель он стал мотать головой, и тело послушно моталось следом, а тигр отпускал его, катал по земле, хватал снова, бил передними лапами, отталкивал задними… Тигр не заметил, как Ной исчез. Смотритель не заметил, как Ной появился… Он встал рядом, взглянул поверх головы Смотрителя в окно, на разодранный труп Хранителя, тихо произнес: — Я не смог ничем ему помочь. — Я видел, — кивнул Смотритель. — Что происходит, Гай? Ты же — Хранитель, скажи мне. — Время и верно заканчивается, Ной. У всех и у всего. Но не у нас. Нам будет страшно. Нам будет трудно. Но это не наша доля — умирать сейчас. Мы пока погодим. Остаток дня, вечер и начало ночи прошли за самым, как неожиданно выяснилось, трудоемким в жизни занятием — сохранением этой самой жизни. И относительной безопасности ее. Кто бы когда мог подумать, что лежать ничком на полу и дышать через мокрую тряпку — утомительное и тяжкое занятие? Смог только густел, все и вся покрылось серым налетом… (род плесени?)… тряпки на лицах оказались скверными фильтрами — высыхали и пропускали едкий горький воздух. Люди надрывались в кашле, теряли сознание. Положение выглядело критическим… Ох уж эти относительности и неточности во временных расчетах! Ох уж это несладкое бремя «первопроходства» и «первооткрытий»! Вернись Смотритель в Службу со своими нынешними… (а не полученными при выходе в прошлое)… знаниями о (если кому-то зачем-то придется вновь выйти в будут вручены наиполнейшие знания и подробнейшее руководство к действиям. Ура! Сладостные мечты отравленного угарным газом мозга. Идущий ощупью… (в переносном смысле)… в кромешной тьме… (без всякого переносного смысла, увы: света никто не зажигал, берегли воздух)… Смотритель, не уверенный в следующей минуте, начал всерьез думать об аварийной эвакуации из этого опасного для жизни времени. Логика имела место; если эта — (то есть точно — по Мифу)… то на кой черт Смотрителю дожидаться Впрочем, мысли эти несли все же теоретический флер, потому что Смотритель — не только и не просто смотрящий, но, главное, — действующий персонаж любого Мифа Истории… (действующий за кулисами его)… а значит, не только имеет право, но и обязан вмешаться в ход Мифа, дабы он (ход) точно соответствовал ему (Мифу). Но вмешиваться, знал Смотритель, можно лишь тогда, когда понимаешь абсолютно точно: он (ход) ведет к Минута… Еще одна… Дышать невозможно! Не дышать — тоже. Глаза не открыть — дымно… Да и зачем открывать — что нового увидишь? Если бы это время было кем-то уже исследовано… (расписание по минутам, координатная сетка, ничего загадочного)… то Смотритель знал бы точно, что и когда должно произойти. Для минимизации риска. Хотя смерть даже в насквозь изученном времени — явление крайне прискорбное, история Службы знает такие прецеденты. И со Смотрителями, и с техниками, и даже с туристами. Погибает человек по незапланированной нечаянности или по собственной глупости — это полбеды. Можно спасти, «отмотав» события на несколько минут назад и предупредив гибель. А если он был один и погиб без свидетелей? Приходится его искать в полной бескрайности, начиная с той точки в пространстве-времени, откуда он последний раз выходил на связь, или того хуже — с момента прибытия в «поле». А где искать Смотрителя? В районе пожара, о котором Истории пока неизвестно?.. На улице давно было тихо. Ни криков, ни стонов, ни кашля. Все живое берегло дыхание. Казалось, что мир за окном уже умер, как и положено сюжетом Мифа. Удивительно — жалко не было. Пропади все пропадом! Как забавно (тот ли это термин?) начинает относиться к действительности человек, сражающийся с ней (с действительностью) за свою жизнь… И все же слушал, слушал, слушал… (сквозь кашель собственный и всех членов немалой семьи Ноя)… тишину за окном: а вдруг… И вдруг… Все-таки интуиция, шестое из десятка чувств, которыми должен обладать Смотритель, не подвела. Не зря он сконцентрировал все внимание на слухе. Тишина была нарушена какой-то низкочастотной вибрацией, усиливающейся с каждой секундой. Звук доносился откуда-то сверху. Смотритель собрался с силами, поднялся с пола, подошел, пошатываясь, к окну и распахнул его, не обращая внимания на протестующее мычание Ноя: он был странно уверен в правильности своих действий. Вибрация превратилась в низкий гул, это уже услышали все, подняли головы, заинтересованно смотрели поверх тряпок сощуренными слезящимися красными глазами. Смотритель взглянул на небо — оно было привычно серым, чуть темнее, чем всегда, из-за смога. Везде, кроме одного фрагмента, окрашенного в неожиданно розовый цвет. — Что это? — просипел Ной, у которого еще остались силы на удивление. — Это спасение. Спасение и гибель. — Смотрителю изо всех сил хотелось верить в то, что все именно так, как он и предполагает, иначе не имело смысла вообще верить во что бы то ни было. — Хранитель… ты даже сейчас говоришь загадками… — Ной закашлялся. — Тише. Береги дыхание. Уже скоро. Он неотрывно следил за тем, как кусочек неба все розовеет и розовеет и эта розовость разрастается, увеличивается в размерах, дышит, пульсирует, живет. Он смотрел на этот свет и понимал, с какими чувствами моряки ловят глазами пляшущее пятнышко маяка во время бури. Розовое пятно расплывалось все быстрее. Уже красное в середине, с начинающей проглядывать яркой белой точкой в самом центре красного и с серой рваной каймой по краям, оно занимало добрую половину неба. Ничего подобного никто из шумеров никогда не видел, и поэтому, позабыв про удушье, члены семьи Ноя сумели подняться, подойти к окнам и во все глаза следили за разворачивающимся в небе праздничным… (ах, какое неуместное слово!)… цветовым танцем. Белая точка тоже росла, не было сомнений, что именно она — причина танца. Гул перерос в грохот, грохот в шипение, шипение в свист. Увлеченные нежданным… (и уже казавшимся вполне уместным — праздничным)… спектаклем люди даже не заметили, что стало легче дышать. Только Сим вдруг тронул за плечо Смотрителя и молча показал пальцем на его волосы. Ну шевелятся от ветра. Что удивительного-то? От ветра! Это потом, когда он вспоминал поэтапно, посекундное весь этот «перелом сюжета», ему было ясно, что громадный метеорит, столкнувшийся в тот день с Землей, падая, проходя сквозь водную мантию атмосферы под неблагополучным с кинематической точки зрения углом, сильно разогрелся, вскипятил огромную массу воды. А уж эта вскипевшая вода, которая, как и полагается теплоемкому веществу, передала его красное свечение на экран неба, и нагрела прилегающие воздушные слои до нестандартных по тогдашним метеорологическим меркам величин. Как следствие — разница давлений и — ветер. Впервые в истории Земли! Ветер усилился, позволяя свободно, с облегчением дышать. Люди с изумлением рассматривали качающиеся деревья, трепещущую одежду, путающиеся волосы. Было страшно и весело — одновременно. Сквозь шум (шум!) ветра (ветра!) донеслись истошные крики обезьян — животные предчувствовали что-то, что человеку, умеющему воспринимать только поверхностные впечатления, было невдомек. А белая яркая точка в центре бури все увеличивалась в размерах, и становилось понятно, что она приближается. Не только Смотрителю, который Белая точка, достигнув апогея яркости, начала вытягиваться в горизонтальной плоскости и менять цвет. Скоро стали различимы две части — ядро и хвост. Ядро — собственно камень, заблудившийся на космических тропинках, а хвост — шлейф перегретого пара, следствие повреждения защитной водяной оболочки. Как далек тогда был Смотритель от научных толкований происходящего! Он, как и все шумеры, как и все жители полушария, из первого ряда наблюдал одно из самых впечатляющих и трагических событий в истории Земли. Он знал его Наступил пиковый момент. Водная мантия устала сопротивляться разрушительному движению метеорита и лопнула. На небе растекся огромный круг, подобный тому, что возникает на воде из-за брошенного камня, только здесь камень не утонул, а — наоборот — вылетел из воды. В проеме, проделанном камнем, показался черный космос с искрами звезд — еще одно не виданное никем из землян диво. Разверзшееся небо, еще почему-то продолжавшее светиться остатками розового, не сомкнулось обратно, а, напротив, — прореха стала расширяться, величественно бурля облаками и обнажая все новые и новые подробности устройства Солнечной системы в частности и галактики в целом. А что же камень? А он, сокрытый внезапно сгустившейся ночной темнотой, с воем пролетел высоко в небе и через бесконечно… (показалось)… долгое время где-то упал, заставив землю содрогнуться. Неведомое количество баллов по малопонятной Смотрителю шкале Рихтера тряхнуло дом Ноя так, что на толстых стенах образовались широкие трещины. Но дом выдержал. Пока. — Бежим отсюда! — крикнул Смотритель. Не ему одному пришла в голову идея выбраться под открытое, пугающее своей яркостью небо — из дома, грозящего развалиться, даже несмотря на изрядный запас шумерской прочности. На улицы выбежали практически все жители города. Кроме тех, чьи жилища оказались чуть слабее, чем дом Ноя. Увы, но таких было слишком много. Больше половины домов только на улице Со разрушены до основания. Из-под каменных груд доносились крики еще живых людей… Тысячелетия спустя один великий англичанин скажет точно: «Распалась связь времен!» Он скажет это совсем о другом событии, несопоставимым с гибелью мира, но — о гибели души скажет. А разве это не одно и то же? Душа и мир… И при чем здесь сопоставимость масштабов! Так думал Смотритель, и он был прав. — Там люди! — кричал Смотритель людям… (тоже людям…), растерянным, не понимающим, что происходит, не ведающим страха перед природой, выросшим в тепличных (буквально) условиях. — Надо растащить камни! — кричал он. — Что вы стоите? Скорее! Шумеры, чья жизнь за пару мгновений потеряла всю свою основательность и фундаментальность, медлили, стараясь уложить в себя новую реальность. — Что с небом? — спрашивали они. — Что это на нем? Почему другой цвет? Почему так трясло? Что это было? — И еще десятки вопросов. И стояли. И смотрели на небо. И на город, который умирал. И даже не плакали, потому что не понимали, что надо плакать. Крики заваленных, погребенных заживо соседей никого не мобилизовали, а скорее наоборот — заставляли тушеваться и уходить в себя. Стресс плюс обратная сторона прекрасной шумерской независимости. И нежелания вмешиваться в жизнь ближнего. Но не до такой же степени?.. Смотрителю страшно было видеть, как люди обнимают и успокаивают своих жен или детей, стоя на камнях, из-под которых виднеется Неужели до такой? Сам же обозначил: тактичность. Неужто все же равнодушие?.. И все же сумел растолкать, докричаться, достучаться — заставил работать. Именно так: Разгребая завалы, оттаскивая вместе со всеми камни и доски, Смотритель думал о том, что полгорода наверняка лежит в руинах, но такой организатор-затейник, как он сам, живет только на улице Со… Или все-таки есть другие? Может, не он один?.. Сперва спасли шестерых. От травм и увечий сразу после спасения умерли двое. Четверо отделались царапинами и синяками, у одного была сломана рука. Работали так быстро, как вообще могут работать шумеры, — идея спасения пробилась сквозь броню самозащиты… (докричался Смотритель!)… и как-то прижилась. А прижившись, стала жить Вскоре спасенных прибавилось: еще десятеро, постанывая от боли, искалеченные, но счастливые тем, что выбрались из каменного плена, лежали поодаль на одеялах, принесенных из неповрежденных домов. Работа пошла так споро, что люди даже не замечали близкого соседства с дикими зверями, тоже немало оглушенными Событием и поэтому, мягко сказать, неадекватными. Обезьяны с воплями скакали по деревьям и развалинам, пугали и без того напутанных женщин и детей, дрались друг с другом, птицы кружили над городом, галдели мерзко, мелкие зверьки шныряли под ногами, копытные носились… Хорошо, хищников нигде не было видно — ушли от суеты. Один из мужчин, перекидывавших камни, вдруг остановился, выпрямился, посмотрел на небо. — Не понял… — произнес он. — Что такое? — спросил его сосед по живой цепочке. — На меня капнуло. — Птица, наверное, — улыбнулся сосед, — слышишь, сколько их там? Ой, и на меня тоже! — Он стер со лба каплю, рас смотрел ладонь в свете факела. — А ведь это не помет. — И на меня капает, — подал голос сосед с другой стороны. Люди задирали головы в небо, жмурились, когда капли попадали им прямо в глаза, недоумевали, переглядывались. И вскоре человеческий муравейник, копошившийся на руинах, был охвачен новым волнением: с неба капает вода! Совершенно чистая, прохладная, обычная вода — никакой не помет. Работы приостановились. А капли стали чаще и сильней. Это испугало людей. Поднялась всеобщая паника, началось бегство. Те, кого не успели спасти из-под развалин, были забыты. Теперь уже навсегда, понял Смотритель. Шумеры накрывались чем попало, забегали в дома, прятались под деревьями. Смотритель даже не попытался вразумить людей, его бы все равно никто не слушал, да и не успел он; на него налетел Ной, сгреб в охапку и бегом потащил к дому. — Ной, ты куда? — Прятаться! — Зачем? Это всего лишь… вода с неба. — Смотритель неожиданно споткнулся: в древнешумерском языке не нашлось слова «дождь». Но и «вода с неба» звучало уместно: точно. — Она не причинит нам зла! Ной не отреагировал. Он толкал Смотрителя перед собой, силой гнал к дому, а силы у него — избыток. Он сейчас был крайне занят спасением неразумного рассеянного Хранителя от незнакомой, грозной беды, и мало ли что там кричит Хранитель: не до него. Смотритель почел за благо подчиниться. Он уже отлично знал, что истинного шумера Ноя очень трудно в чем-либо убедить, но уж коли тот «убедился», то будет стоять на своем, как скала. Ной затолкал Смотрителя в дом, запер за собой дверь. Все остальные уже ждали их. Ной прислонил его к стене, прижал, заорал: — Что происходит? Хранитель ты или не Хранитель? — Чуть что — сразу Хранитель, — проворчал Смотритель. — Все, что я хотел сказать, я уже сказал. Время меняется. Это болезненно и страшно. Но через это надо пройти. Получится далеко не у всех, многим суждена смерть. Как тем, кто остался под руинами. Будет еще много смертей, смиритесь… — От воды с неба? — И от нее тоже. — Но почему? Ведь все было так хорошо… Что на такое ответишь?.. Смотритель взглянул в окно: дождь усиливался. Слышался такой родной и приятный шелест листвы, по которой колотят маленькие кулачки капель. Этот звук на мгновение вогнал Смотрителя в какую-то ностальгическую истому, причем — сразу по двум временам: и по родному, в которое он вернется… когда-то… и по Как, однако, банально: плакать в дождь. А дождь зашумел сильнее. Возникли привычные, милые сердцу барабанные звуки, на земле заблестели лужи, а на них — пузыри. — Ной, — испуганно прошептала Руфь, жена Сима, — здесь тоже льет. Она сидела у стены, задрав голову: с потолка бежала тоненькая, но быстрая струйка. — И тут тоже, — из другого угла подал голос Иафет. — Отец, наш дом протекает. Дом действительно протекал. И причиной тому были даже не трещины в стенах, образовавшиеся от падения метеорита, а всего лишь привычная и проверенная поколениями технология строительства, не предполагавшая защиты от атмосферных осадков: швы и стыки не герметизировались и не шпаклевались. Зачем? Нет ветров, нет сквозняков, крыши возводились символические, а в некоторых домах и не возводились вовсе: здесь никогда не знали нужды защищаться ни от палящего солнца, ни от дождя. — Хранитель, объясняй. — Ной спросил спокойно, будто был уверен в том, что Гай сейчас расскажет, как действовать. Смотритель задумался. Можно, конечно, сказать, что пришла пора эвакуироваться (хотя понимал, что бессмысленно)… хотел соблюсти историческую справедливость — в конце концов, в этой игре он должен быть абсолютно честен. Позиция. — Эта вода с неба — надолго. Дом пропитается ею и может не выдержать, — Смотритель приложил руку к мокрой стене, — у дома мало Времени, я Ной согласно кивнул. Понял или нет — какая разница. Просто кивнул, потому что Времени мало у всех и выяснять подробности — последнее дело. Поднялся во весь свой могучий рост, оглядел рассевшееся по разным углам семейство, изрек: — Собираем вещи. Берем самое необходимое, запасы пиши — все, какие есть, и, стараясь не намочить, несем в корабль. Там наверняка будет сухо. — Мы станем там жить? — с неподдельным ужасом спросил Хам. — А ты можешь предложить что-то другое? — Не могу. — Тогда не болтай попусту, а делай, что сказано. И в умирающем доме началась суета — как всегда, перед большим отъездом, как в любое Время, а не только — в заканчивающееся. Бегали как заведенные, таскали, роняли, подбирали, откладывали все, что только попадалось на глаза. Куда там — самое необходимое: весь дом был собран подчистую (корабль загружали сверху — так удобнее)… Смотритель отметил, что погода ухудшается по всем параметрам — дождь уже превратился в ливень, поднялся сильный ветер, раскачивающий и грозящий повалить деревья: это будет просто — грунт рыхлый. Двор-колодец сдерживает ветер, значит, на улице он бушует круче. Атмосфера теряет воздух. Давление падает. Скоро это начнет чувствоваться. Смотритель взглянул на дырку в небесах — бурление облаков там продолжалось, но размеры самого отверстия не изменились… Или изменились? Глазомер подводит? Непонятно… Да и не особо-то это важно, процесс пошел — вот Что главное. Лужи во дворе стали походить на маленькие озера, земля под ногами раскисла окончательно — с каждым шагом ноги по щиколотку погружались в грязь, которая смачно чмокала. Края ямы, где покоился корабль, стали скользкими, грунт кусками падал внутрь, на крышу надстройки, и тут же смывался дождем. Возле бортов плескалась грязная водичка — со временем судно само всплывет из этой своеобразной верфи, вопрос подъема, который так заботил Ноя, решится силами природы. Мимо Смотрителя, чавкая подошвами сандалий, пробежал Сим с ящиком, наполненным каким-то барахлом. Притормозил, обернулся, крикнул сквозь дождь: — Гай, иди в дом, помоги Иафету притащить паровую машину. Он не справится сам. — Хорошо, — кивнул Смотритель. Хорошо-то хорошо, только паровой машины на борту корабля, отправляющегося в Новую эру, оказаться не должно — это будет непозволительно резким скачком технической эволюции нового человечества. Самостоятельно, по памяти, никто из семьи Ноя такой агрегат соорудить не сможет, поэтому отсутствие паровой машины в новой жизни гарантирует «правильный» ход исторических событий, то есть — точное соответствие Мифу. Иафет суетился вокруг машины, примеряясь, за что бы ухватиться. Увидев Смотрителя, обрадовался: — Бери за тот край. Потащили. Смотритель нехотя взялся за деревянную перекладину, и они вдвоем подняли тяжеленное устройство. — Не тяжело? — поинтересовался Иафет. — Тяжело, — буркнул Смотритель. — Из нее что, воду забыли вылить? — Нет, я вылил, она пустая. Больше ее не облегчить. Дотащишь? Маленький он, Смотритель-Хранитель, для гигантов-шумеров, маленький и слабосильный. Как не озаботиться: справится ли с такой тяжестью, что и самим шумерам — тяжесть… — Постараюсь. Пыхтя и мелко семеня, двое покрасневших от натуги мужчин вынесли машину во двор. Только сойдя с каменного пола террасы, Иафет немедленно почти по щиколотки врос в совсем уже раскисшую землю. — Все нормально? — поинтересовался Смотритель, к которому неожиданно пришла хорошая вредительская идея. — Да… — прокряхтел Иафет, высвобождая ногу для нового шага. В следующую минуту оба брели в грязной жиже, нащупывая ступнями остатки тверди. До ямы с кораблем оставалось совсем немного, когда Смотритель вдруг застонал: — Не могу больше. Тяжело. — Потерпи. Чуть-чуть осталось. — Не могу-у! — провыл Смотритель и отпустил свой край. Иафету ничего не оставалось сделать, как отпустить и свой тоже. Машина плюхнулась в грязь и, радостно булькая, затонула в ней до половины. — Что ты наделал, — заорал Иафет, — мы ж ее отсюда не вытащим! — Давай попробуем. Смотритель сделал честную попытку потянуть агрегат на себя, но тот плотно сидел в грунте и не поддавался. — Все! Мы потеряли ее, — с неподдельным трагизмом в голосе произнес Иафет. — Ты что, не мог дотерпеть? Осталось всего десять шагов… Трагизм объясним: машина для семьи была великим подспорьем в их трудолюбивой жизни. — Она выскользнула… — попытался оправдаться внутренне обрадованный Смотритель. — Выскользнула… — передразнил его Иафет. — Слабак! Развернулся и почавкал в сторону дома за новой порцией вещей, которые — Смотритель знал — уж точно не смогут навредить Истории. В колышущемся полумраке помещения, которое Смотритель вольно определил бы как кают-компанию, освещенном парой масляных ламп, среди вповалку брошенных вещей молча сидели восемь человек. Девятый, Ной, стоял и молча на них смотрел. — Можно начинать привыкать к новому жилью, — мрачно пошутил он, — я уже начал. — Получается? — так же мрачно спросил Иафет. — Плоховато, — вздохнул Ной. — Но, надеюсь, мы здесь ненадолго. Должен же этот всемирный потоп когда-нибудь кончиться? Вот и название определено. Пока — со строчных букв. Но на то он и Миф, чтобы все в нем с прописных звучало. — Кончится, — подал голос Смотритель. — А мы доживем? — опять мрачно, но все же пошутил Ной. — Мы-то доживем, — вздохнул Смотритель. Полагал, что сейчас последует вопрос: «Кто не доживет?», но не дождался. Молчали все, со страхом ощущая невиданное: корабль ощутимо раскачивало. Он по-прежнему стоял в яме, разве что вода подняла его… ну, может, на метр, вряд ли пока выше… но держался-то он уже не на скальной породе, а на водной подушке. — Нас поднимает. — Ной тоже понял, что произошло. — Эдак мы рядом с домом стоять будем. — Будем, — подтвердил Смотритель. — И дальше, дальше, дальше… |
||
|