"Юрий Козлов. Разменная монета" - читать интересную книгу автора

Никифоров. "Нет", - легко, как если бы у него спросили закурить, а он не
курил, ответил Джига. "Ну а по паспорту?" - Никифоров сам не понимал, чего
пристал к человеку. "По паспорту русский", - зевнул Джига.
Дело было осенью. Они шли из Исторической библиотеки переулками. В
переулках было много церквей, в основном, конечно, недействующих. Каждый
раз, когда Никифоров смотрел на церковь - на подновленную действующую, или
недействующую - кирпично-скелетную с проросшими сквозь стены и купола
кустами, а то и деревьями, что-то тягостно сдвигалось у него в душе,
какую-то ноющую тоску-вину ощущал Никифоров, что вот такими, как бы
специально оставленными на поругание, стоят недействующие церкви, в
действующие же ему, Никифорову, хода нет, так как, во-первых, не знает он,
что делать, как стоять в храме, во-вторых, не умеет креститься, не говоря о
том, чтобы молиться, в-третьих... не верует в Бога.
"Не жалко тебе?" - кивнул Никифоров на церковь. "Жалко? Чего? - с
недоумением посмотрел по сторонам Джига, не сразу и приметив церковь. -
А... - пожал плечами, - не знаю. Да ты не волнуйся, я не еврей". Но и не
русский, подумал тогда Никифоров. И относился с тех пор к Джиге с некоторым
превосходством, как имеющий полноценных родителей к сироте, пусть даже не
сознающему своего сиротства.
А сейчас, спустя пятнадцать лет, вдруг подумал, что да, конечно, он,
Никифоров - русский, Джига - неизвестно кто, только вот в чем превосходство
Никифорова? Не верить в Бога и при этом тупо тосковать о порушенных храмах?
Десять лет протирать штаны в бездарной конторе и - ни шагу за десять лет -
ни чтобы поверить в Бога, ни чтобы защитить, помочь восстановить хоть
какой-нибудь храм?
Никифоров вдруг мстительно признался себе в том, в чем боялся
признаться больше смерти: не такое уж плохое было времечко! Не пугали
сокращениями, расформированиями. Стабильно шли премии неизвестно за что.
Зимы были морозней, лета суше. Полки в винных магазинах подсвечивались,
бутылкам на них было тесно в разноцветном сиянии. Пей - не хочу! Никаких, за
водкой по крайней мере, очередей. Некая умиротворяющая тишина была разлита в
атмосфере и в газетах. Дни, месяцы, годы были абсолютно предсказуемы.
Сладко, в общем-то, было жить без цели, расходовать жизнь на жизнь и ни на
что более. Выпивать и испытывать при этом тоску по отнятой цели. И не делать
ничего, чтобы появилась цель... И... продолжать жить, ненавидя и любя эту
нелепую жизнь. "Боже, - схватился за голову Никифоров, - неужели это и есть
русский путь?"
К чести Джиги, он много раз порывался уйти из "Регистрационной палаты".
Однажды - в дальневосточную золотодобывающую артель. Но пока Джига вел
переговоры, руководство артели посадили, артель разогнали. Джига начал
уговаривать Никифорова уйти вместе с ним в автосервисный кооператив.
Никифорову не хотелось в кооператив. Но и продолжать получать в проклятой
конторе сто восемьдесят было невыносимо. Они сходили с Джигой к этим
ребятам, обосновавшимся в холодном дощатом сарае - бывшей голубятне - в
путаных подозрительных дворах Кисловского переулка. Ребята определенно не
понравились Никифорову. Слишком были молоды и глупы для любого дела, кроме
честного физического труда или... бандитизма. При первом же взгляде на них
было ясно, что они выбрали последнее. А именно: угонять машины,
перекрашивать кузова, перебивать номера на моторах, и с богом - в Грузию, в
Азербайджан. Ребята, видимо, только готовились заняться преступным