"Юрий Козлов. Имущество движимое и недвижимое" - читать интересную книгу автора

презирать людей, чтобы выделить им именно это гиблое, годное разве лишь под
свалку, место. Саша сказал отцу, что это унижение - сидеть в четырех часах
езды от дома, как кулику, в крохотном домике на болоте без воды и
электричества. Может, где-то по-другому, но это их садово-огородное
товарищество - издевательство над извечной тягой человека к земле, к труду.
Отец злобно посмотрел на него. Он вложил в участок все сбережения, ездил
туда каждые выходные. Раздобыть необходимые материалы было невозможно.
Неандертальцу в доисторические времена было проще построить дом.
Лидино растительное существование - ущербность, патологическое
безволие. Ее документы десять лет без движения лежали в приемной комиссии
Союза художников. Несколько раз они теряли ее работы, Лида приносила новые.
Худфонд, какие-то комбинаты годами не рассчитывались с ней, если что-то
покупали. Бесконечные проходимцы тянули из нее деньги. Лида была неспособна
защитить себя. Не смела она и отказать никакому мужчине - хромому,
горбатому, лысому, старому - стоило тому проявить некоторую настойчивость.
"Господи, Лида, зачем тебе этот плешивый? - спрашивал, бывало, Саша. - Я его
знаю, он со Смольниковой в одном подъезде живет. У него жена, трое детей,
внуки, ему шестьдесят лет, Лида!" Лида сокрушенно вздыхала. Стыдить ее было
бесполезно.
Вот что это был за дух - покорности, бессилия, унижения, нищеты. Из
жизни была изгнана некая тайна, которая делала жизнь жизнью. Без нее жизнь
сводилась к ничтожеству: к кухне, к пузу, к погоне за туалетной бумагой, к
убогой оболочке, внутри которой пустота. Имя тайне было - свобода. Но как
подвигнуть к ней окружающих, да и захотят ли они подвигаться, этого Саша не
знал.
Да и речь, собственно, пока шла не о том, чтобы кого-то подвигать, а
чтобы самого не столкнули.
В прежние годы отец крепко выпивал. Выпив, становился еще более
угрюмым, непредсказуемо-яростным, ко всем придирался. Раз разбил кулаком
деревянную хлебницу. В другой - велел вернувшемуся с гуляния Саше тащить
велосипед в ванную, мыть колеса, а когда тот возразил, что колеса чистые,
влепил ему затрещину, с такой силой хватил велосипед об пол, что рама
погнулась.
Это случилось на глазах у матери и сестры. Саше было тринадцать лет.
Отец на следующий день все забыл. Саша записался сразу в несколько
спортивных секций. Утром, когда отец завтракал на кухне, он избивал
подвешенную в коридоре самодельную - из старого матраса - грушу, воображая,
что это физиономия отца. Потом отправлялся во двор к турнику, на набережную
бегать.
Спорт быстро дал Саше силу. Однажды, работая на ринге, нанося и получая
удары, он вдруг подумал, что никогда, ни при каких обстоятельствах, ни от
кого не потерпит унижения. Это было странно: паренек попался крепкий, по
очкам Саша проигрывал. Но в честном, открытом бою проиграть не обидно. К
тому же жизнь нечасто балует честным, открытым боем.
Куда труднее было победить иную зависимость, которая вроде бы не
выражалась в прямом насилии, но была не менее тягостна Саше.
Это был сам уклад родительской жизни. Пьяные праздничные застолья с
"Хазбулатом", "Когда б имел златые горы...", каким-то конем, который при
знакомом табуне гулял на воле.
Субботние семейные походы в баню. О как тоскливо было сначала стоять в