"Юрий Козлов. Имущество движимое и недвижимое" - читать интересную книгу автора

человек вообще или, - чуть заметно усмехнулся, - русский человек?" Костя
молчал. "Можно по-другому: что проще - взять да объявить себя русским
человеком, которого давят враги, и успокоиться на этом, как будто уже достиг
некой цели, или сначала... действительно сделаться человеком?" - "Как это,
сделаться человеком?" - Косте не понравилась его усмешка. "Да хотя бы
покончить с холуйством! Как можно полагать пределом мысли и действия: что
решат наверху? Кто решит? Они что, умнее? Если это последний предел, значит,
все! Эта полемика напоминает мне спор двух лакеев, пока барин спит.
Проснется, рассудит, одному сунет пряник, другому надает тумаков. Надоест -
поменяет их местами. Как же можно... Неужели русский - прежде всего раб,
лакей?"
Позади кто-то осторожно кашлянул. Друзья оглянулись, увидели
профессора. Он задумчиво разминал папиросу, не замечая, что табак легкой
струйкой сочится на ковер.
"Тяжело, - вздохнул профессор, - думать о будущем народа, когда в
исходных данных рабство. Восстать от рабства почти невозможно, но восстать
необходимо. Иначе пропадем. То, что вы сейчас переживаете, молодой человек,
это отравление действительностью, через это проходят все. Многие так
навсегда и остаются отравленными, погибшими для всякого дела, некоторые же,
напротив, укрепляются духом, начинают лучше понимать свой народ, становятся
невосприимчивыми к яду, которым брызжет действительность. Не следует
отождествлять пороки действительности и народ. Народ в этом случае сторона
страдающая. Его надо жалеть, а не бичевать". - "Как же он позволяет творить
над собой такое? - возразил Саша. - Смирение - это, по-вашему, добродетель
или вина?" - "Не добродетель и не вина, а беда, общая наша беда! - ответил
профессор и продолжил: - Мне понятны ваши сомнения. Да, мы пытаемся
воздействовать на власть, но не потому, что мы рабы и лакеи. Вы можете
назвать сейчас в России другую реальную силу, кроме власти? Все, молодой
человек, все сейчас, любое движение, как к свету, так и во тьму, может
исходить только от власти. Все прочее, к сожалению, обездвижено. И
зашевелится только в том случае, если захочет власть". - "Если вы хотите
добра народу, - сказал Саша, - вы сами должны сделаться силой. От
бюрократической сволочи не дождетесь разумного, ее воспитывать
бесполезно!" - "То есть противопоставить себя и тем самым дать раздавить в
зародыше?" - "Мне кажется, - сказал Саша, - вне жертвенности нет служения
идее". - "А мне кажется, - тонко улыбнулся профессор, - мы говорим о разных
идеях. Вы, как я понял, готовы отдать жизнь за свободу и демократию?" -
"Да", - просто ответил Саша. "И что при этом станется с созданным нашими
предками Российским государством, кто, при нынешних апатии и безгласии,
возьмет в стране верх, куда она пойдет, вас не больно волнует?" - "Почему
же, волнует". - "Но волнует не в первую очередь?" - "Наверное, так". -
"Стало быть, разрушение веками складывающегося государства во имя призрачной
свободы личности? Хлебнуть свободы - и пропади все пропадом?" - "А почему не
свободная личность в свободном государстве?" - "Вы же сами прекрасно знаете,
что это утопия, - внимательно взглянул на Сашу профессор. - Свободных
государств нет. Есть богатые государства. Там позволяется все, кроме
единственного, - плохо работать. Хорошо работать - значит, работать тяжело,
много, значит, опять-таки подчиняться. Вас устроит такая свобода - на
несколько часов после трудового дня? Или вы хотите для себя другой
свободы?" - "Я не хочу того, что есть, и мне не легче от того, что рядом со