"Юрий Козлов. Имущество движимое и недвижимое" - читать интересную книгу автора

сшиты джинсы. Это был труд на грани вдохновения. Саша сам удивлялся своей
ловкости - как сходились швы, как из небытия возникало что-то похожее на
штаны. Но не светлым было вдохновение. Не добровольное стремление научиться
портновскому мастерству подвигало Сашу на ночные бдения, но ненависть, воля
и отчаянье. Надеяться можно было только на себя.
Велико было искушение надеть - они вполне бы сошли за польские или
венгерские - джинсы на следующий день. Но Саша обнаружил досадные мелкие
недоделки. Где-то кривился шов, где-то морщинился материал. Ему не хотелось,
чтобы окружающие, глядя на его штаны, задавались сомнением. Сразу после
школы Саша отправился в хозяйственный магазин, где вдруг оказался голубой
немецкий краситель для хлопчатобумажных тканей. Саша не удивился. Стоило
пересилить судьбу в главном, в мелочах она уступала сама. Вечером он все
доделал, поставил на пояс кожаную нашлепку, развел в огромной кастрюле
краситель, прокипятил и прополоскал штаны.
Отныне Саша не ведал сложностей с одеждой, так отравляющих жизнь
молодым людям. Да и не только молодым. Усовершенствовав свое умение, Саша
оставил в дураках как государство, почему-то не признающее за гражданами
право одеваться по моде, так и спекулянтов, дерущих за моду слишком дорого.
Случалось ему и шить на продажу. Наверное, это было не очень хорошо, но
он плевать хотел. Во-первых, то был его труд. Во-вторых, не его вина, что в
магазинах ничего не было. Кто-то, стало быть, рассудил, что так надо.
В штаны, предназначенные для продажи, Саша вшивал иностранные этикетки,
ставил на внутреннюю сторону кармана якобы иностранно-фабричный штамп. Был у
него штемпель с гербом - "Библиотека Д. В. Р.", "Библио", а также "а" и "Д.
В. Р." он аккуратно заклеил. Буквы "Тек", витиеватый герб должны были
успокоить самую недоверчивую душу. Впрочем, овладевшими штанами счастливцам
было не до этого.
Ни Костя Баранов, ни Надюша Смольникова, никто из друзей и представить
не мог, что Саша шьет-пошивает, крутится, куря и кашляя, ночами вокруг стола
с сантиметром на шее, словно дореволюционный еврей.
Саша притащил в кладовку раскладушку, частенько лежал там, читая или
просто глядя в потолок. Кладовка - грубые крашеные слепые стены - напоминала
тюремную камеру. Только вряд ли в настоящей камере Саше позволили бы вот так
валяться. Из комнат Сашу тянуло в кладовку, из кладовки - на свет божий.
Пока что это была игра в свободу-несвободу. Сашу было не за что сажать в
тюрьму, однако от мыслей о ней было не избавиться. В сущности, думал Саша,
человек всю жизнь мается между свободой и несвободой. Можно сделаться
внутренне свободным от властей, от радио-газет-телевизора, но не от
родителей, друзей, общих представлений о жизни, о тех же свободе и
несвободе. Они же таковы, что тюрьма для невиновных не кажется чем-то из
ряда вон. "Интересно, - подумал Саша, - у какого-нибудь другого народа есть
пословица, что "от сумы и от тюрьмы не зарекайся"? То есть изначально
готовься быть нищим и посаженным?" Стало быть, власть, если она
по-настоящему народна, не может игнорировать эти чаяния? Тут начиналась
неизбывная тоска. Саша успокаивал себя, что процесс познания бесконечен.
Быть может, со временем бронированный порог тоски отодвинется, он поймет
что-то, чего сейчас не понимает?
Друзья не могли представить, что он шьет. Родители - что делает из
этого тайну. Из двух Сашиных сущностей, таким образом, возникла третья,
одинаково неведомая друзьям и родителям. Давно известно, где сущностей более