"Юрий Козлов. Имущество движимое и недвижимое" - читать интересную книгу автора

окончательно определиться не мог. Выбрать значило примириться с
действительностью. Примириться - увидеть смысл в гуманитарной или
технической деятельности. Но при том, какая была действительность, смысла ни
в той, ни в другой деятельности не было. Все чаще Саша думал о третьем пути.
Боялся, гнал опасные мысли, но не думать не мог. И чем больше думал, тем
увереннее, спокойнее становился. Действительность должна стать другой. Чтобы
любой путь - гуманитарный, технический, какой угодно - обрел смысл. Пока
этого нет, третий путь неизбежен. Хоть и ведет к безвестной могиле. Саша
понятия не имел - куда, в какой институт будет поступать после школы. Все
институты казались ему одинаковыми.
Сложнее было с независимостью материальной. Отец неплохо зарабатывал на
заводе, одно время имел даже подержанный "Москвич", пока не лишили
водительских прав за управление в нетрезвом виде. Он вытачивал на заводе так
называемые "секретки" для колес, разные дефицитные детали, загонял во дворе
автомобилистам. Впрочем, "загонял" не то слово. Те умоляли отца сделать то
или это. Соглашаясь, он как бы оказывал одолжение. Если, допустим, лицо
заказчика не нравилось, мог послать куда подальше. Где еще так уважают
человека труда?
Мать работала по совместительству в кинотеатре уборщицей. Даже эта -
скромнее некуда! - должность позволяла ей притаскивать домой сумки с
бутербродами, сломанными шоколадными плитками, песочными и миндальными
пирожными. Видимо, общественный продукт расхищали не только те, кто
непосредственно производил, принимал, хранил, перевозил, продавал, но и кто
просто ходил с тряпкой поблизости, как, например, мать. Когда кто-то
возмущался, что в магазине нет мяса или сыра, Саша думал: удивительно не то,
что нет, а что потом появляется. Частенько они ужинали бутербродами,
пирожными из материнской сумки. У Саши кусок в горло не лез. "Осуждаешь?" -
однажды спросил отец. Он был приметлив, верно схватывал чужие мысли. "Я
сыт", - ответил Саша. "Сейчас? - усмехнулся отец. - Или вообще?" Чтобы
прекратить бессмысленный разговор, Саша взял пирожное.
Когда возникала нужда в карманных деньгах, он спрашивал у матери. Когда
требовалась солидная сумма, скажем, на покупку куртки или ботинок,
приходилось обращаться к отцу. У того, как ни странно, подобные просьбы
раздражения не вызывали. Скорее наоборот. "Сколько, говоришь, хотят? - хмуро
переспрашивал он, ковыряя твердым, как долото, пальцем ладонь. - Это за
ботинки-то? Вот уроды! Ладно, получу в субботу за халтуру, дам..."
Но, после того как взяли проклятый участок, все нарушилось. Побывав там
раз, Саша наотрез отказался ехать в следующий. Крутиться с гнилыми досками,
отбиваясь от комаров, на диком болоте было для Саши продолжением
неприемлемого. Это было все равно что работать на предприятии, выпускающем
никому не нужную продукцию; опускать в урну бюллетень за абсолютно
неведомого человека, благообразно выставившегося со стандартного
застекленного листка; стоять три часа за чем-нибудь в очереди с чернильным
четырехзначным номером на руке; жить весь срок в коммунальной квартире,
зная, что и на кладбище тебя понесут через омерзевший коридор мимо чужих
дверей. Однако объяснить это отцу было невозможно. Он врылся в участок, как
крот. В Сашином нежелании туда ездить увидел единственно блажь и лень.
"Ну-ну, смотри, парень, как знаешь, - не стал уговаривать отец, - только
ведь всякий труд во благо, я правильно понимаю?" - "Только небессмысленный,
не дозволенный в виде издевательства, - возразил Саша. - Тебя будут