"Вильям Федорович Козлов. Солнце на стене (роман) " - читать интересную книгу автора

- Ну тебя, - сказал я.
Мы поравнялись с небольшим серым зданием, на котором было написано:
"Кипяток". На перроне ни души. Сразу за этим домиком лестница на виадук. Я
перейду через мост и сяду в автобус. Тогда мы жили в центре. Но я не дошел
до виадука. Биндо схватил меня за грудь, рванул на себя. Рубаха треснула.
- Ах ты, сука...
И в следующее мгновение я почувствовал острую боль в плече...
Я провалялся в больнице с неделю. По тогдашним мальчишеским законам я
никому, даже матери, не сказал, кто меня пырнул ножом. Рана зажила, но
шрам остался на всю жизнь. И обида. Я до сих пор не могу понять: зачем он
это сделал? Не думаю, чтобы он боялся, что я их выдам. До такой высокой
сознательности я тогда еще не дорос. Я бы не стал их выдавать, просто ушел
и все. Думаю, это он от жестокости. Я ведь помню, с каким удовольствием он
отрывал бедным голубям головы, резал кур, убивал деревянной колотушкой
красноглазых кроликов. Жестокость была у него в крови.
А потом я услышал, что Биндо посадили. Не за то дело. Возможно, оно
тогда и сорвалось. Ведь они надеялись на меня. Наверное, хотели вагон
раскурочить. Пронюхали, что там лежат какие-нибудь ценности. Погорел Биндо
на другом. Угнал со своими дружками чужой автомобиль и сбил старушку. Не
до смерти, но покалечил. Ему дали пять лет. Брать на поруки - тогда еще
такой моды не было. Там, на суде, вспомнили ему и старые грехи. Он давно
был у милиции на учете. Его бы досрочно освободили, но в тюрьме с ним
приключилась какая-то история, и ему еще добавили. В общей сложности он
отсидел семь лет. Освободили год назад, но в город сразу Биндо не
вернулся. Работал где-то в тайге на лесозаготовках, деньгу зашибал. И вот
наконец заявился... Много воды утекло с тех пор. Внешне очень изменился
Биндо, я с трудом узнал его. Вот, значит, кого повстречал наш
Дима-дружинник. И я должен помочь Биндо устроиться на завод. В мою
обязанность, как члена комитета комсомола, входило наставление на стезю
добродетели таких "заблудших овечек", как Володька.


Старый дом все еще стоял на берегу Широкой. Здесь, в центре, он,
пожалуй, один сохранился с давних времен. Скоро пойдет на слом. Из боков
выпирают круглые ребра, крыльцо, как беззубый рот, ощерилось - провалилась
одна ступенька. Из почерневшей трубы вывалился кирпич. Белые каменные дома
обступили старика. Асфальт и гранит набережной подошли к нему со всех
сторон. И нет на этом доме мемориальной доски, которая оправдывала бы его
жалкое существование. Не жил в этом доме великий человек, оказавший
потомству неоценимую услугу. И в войну этот дом обошла слава. Не послужил
он никому опорным пунктом. Не строчили автоматы из его покосившихся окон,
не летели под танки гранаты. Нет у старого дома никаких заслуг перед
городом. Стоит он, окосевший на все окна, и терпеливо ждет бульдозера,
который подцепит его за трухлявые бока, и он, крякнув, рассыплется в прах,
взметнув в небо вековую пыль.
На окнах белые занавески, цветочные горшки. И совсем не вяжется с
обликом дома новенькая табличка с номером и названием улицы. Старое
крыльцо, голубой почтовый ящик. На верхней ступеньке перочинным ножиком
вырезаны моя фамилия и инициалы. В доме тихо. В таких домах по ночам
скрипят сверчки, а под шестком шуршат тараканы.