"Вильям Федорович Козлов. Я спешу за счастьем " - читать интересную книгу автора

крыши, с носа. Сосновое бревно, на котором мы отдыхали, осклизло. С него
клочьями, точно шкура, слезала мокрая кора. Противно было садиться. Моя
куртка не просыхала, от нее пахло болотом. Девчонки хлюпали с тяжелыми
носилками по грязи. Им, как и мне, до чертиков надоела эта однообразная
работа. А мусор не уменьшался. От дождя он стал тяжелее. Я накладывал
неполные носилки, жалко было девчонок. Алла выбросила свои драные бахилы на
помойку и надела резиновые сапоги. Сапоги были новые и сверкали как
лакированные. После двух рейсов с носилками они перестали сверкать.
Швейк был хитрый парень. Он носилки не таскал, не швырял мусор
лопатой. Он ездил с дядей Корнеем на станцию за стройматериалами. Оформлял
какие-то документы, руководил погрузкой и разгрузкой. Работа не бей
лежачего. Не то что наша. У Швейка даже ботинки не были измазаны в грязи.
Алла почему-то больше на меня не смотрела. Наверное, не до того было.
Грязь, дождь. Не до амуров. А все равно интересно было с ними работать.
Набросаешь мусору и смотришь, как они тащат носилки. Тумба шагает как слон,
грязь во все стороны, а Алла идет плавно, покачивает станом, ноги
переставляет осторожно. И разговоры у нас стали нормальные, не только о
погоде. Сядем на бревно и болтаем о том, о сем. О кинофильмах, об артистах.
Об этом все больше они. Я к артистам отношусь равнодушно. Играет человек в
кино, и ладно. Тоже работа. Я девчонкам загибал про зверей разных: про
крокодилов, жирафов, кенгуру. Я недавно прочитал книжку об этом и вот
высказывался. Сидим на бревне и болтаем: они про Самойлова и Целиковскую, а
я про кенгуру. Весело так болтаем.
Обедали мы в два часа. В сумрачной столовой стояли длинные столы на
козлах. Кассирша обстригала ножницами с наших карточек жиры, мясо, крупу,
хлеб и выдавала белые талоны с треугольной печатью. Талоны сдавали поварам.
Получали хлеб, тарелку супа и второе, сами все это тащили на стол. Суп в
основном был гороховый с крошечным кусочком свинины. На второе -
картофельное пюре с коричневой подливкой и крошечной котлетой. Котлета не
пахла мясом. На третье давали кружку компота. Компот был ничего. С урюком.
Через два часа посло обеда я начинал мечтать об ужине. Судя по
разговорам, об этом мечтали и другие. Тумба жила в женском общежитии и
ходила с нами в столовую. Алла не ходила - у нее были в городе родители.
Жили они в трехэтажном доме на Октябрьской улице.
А погода все хуже становилась. Дождь лил. Перестали мои напарницы на
бревно садиться, убегали под крышу. А мне совесть не позволяла. Не хватало,
чтобы я от дождя бегал, как кенгуру от сумчатого волка. А тут подул еще
северный ветер. Он швырялся хлесткими каплями в лицо. Губы у девчонок
посинели, в глазах - осень. В резиновых сапогах Алла стала еще стройнее.
Она была гибкой, не то что Анжелика. Приятно было смотреть, как она ловко
нагибалась за носилками. Перехватив мой взгляд, Алла сдвигала тонкие брови,
отворачивалась. А мне смешно было. Я нарочно смотрел на нее. Опирался
обеими руками на лопату и смотрел.
Как-то перед концом работы на стройплощадку пришел высокий парень в
хромовых сапогах с блеском. Он, словно журавль, задирал ноги, перешагивая
через лужи: боялся сапоги заляпать. Парень был в синих галифе и зеленой
ватной куртке с серым меховым воротником. Он остановился возле моих
девчонок, сидевших на бревне, и осклабился.
- Привет кочегарам, - сказал он.
Тумба посмотрела на Аллу. Алла опустила глаза и стала постукивать друг