"Иван Козлов. В крымском подполье " - читать интересную книгу автора

обращена к живым:
"Пусть их светлый образ и героические дела послужат примером для
нашей славной молодежи в борьбе за торжество коммунизма".

Семен Трегуб


Глава первая

Утро памятного дня 22 июня 1941 года застало меня в московской
больнице.
Я не спал всю ночь и только по движению людей в коридоре понял, что
наступил новый день. Для меня все равно продолжалась ночь, бесконечная,
пугающая своей темнотой.
Третьи сутки я лежал на спине с забинтованными глазами, боясь
шевельнуть головой, чтобы не повредить швы на глазу и не вызвать страшной
боли, мучившей меня в течение последних недель.
За два месяца пребывания в глазной клинике я многое узнал о моей
болезни, которую врачи называют глаукомой, а народ - желтой водой.
- Это коварная болезнь, - сказал академик Михаил Иосифович Авербах, -
она почти неизлечима, и часто зрение исчезает мгновенно, неожиданно, как
перегорает электрическая лампочка. Операцию вам сделаю, но за успех не
ручаюсь.
Действительно, после операции мой левый глаз совсем перестал видеть,
боли усилились. Пришлось оперироваться еще раз.
Теперь боли меня не беспокоили, но мучил страх: увижу ли я снова белый
свет, смогу ли работать, или останусь слепым, беспомощным и даже не в силах
буду выйти один из больницы?
Ведь случилось же так с моим соседом по палате, старым колхозником
Василием Петровичем, который после операции сразу ослеп на оба глаза. Он
частенько подсаживался ко мне на кровать. Сколько умилительной доброты было
в этом старом слепом человеке! Как старался он успокоить и утешить меня
надеждой, что все кончится хорошо и мы с ним оба будем видеть.
Многое я передумал, лежа с повязкой на глазах. А если я останусь слепым
и не смогу работать, для чего тогда жить?
Но безнадежное отчаяние не охватывало меня даже в самые худшие времена
моей жизни - на царской каторге. Именно там, в кандалах, под замком, в
гнетущей тишине одиночки, я по-настоящему полюбил жизнь и узнал истинную
цену воздуху, солнцу, свободе.
Долго обдумывал я, чем смогу заняться, если останусь слепым, и решил,
что буду писать воспоминания. Как раз на эту работу у меня, зрячего,
нехватало времени. "Буду диктовать жене, - думал я, - пусть пишет". Решив
это, я сразу приободрился.
Передо мной замелькали картины далекого прошлого.
Вот почти забытое мною село Сандыри, растянувшееся на две версты вдоль
шоссейной дороги, соединяющей город Коломну с Москвой.
Покосившаяся избушка под соломенной крышей, занесенная снегом. В
холодной избе трое ребятишек забрались на холодную печку. Мать, стараясь
согреть наши босые ноги, кутает их в разные лохмотья.
- Потерпите немножко, - говорит она ласково: - скоро отец из леса