"Людмила Козинец. Было, есть и будет" - читать интересную книгу автора

полегчает на душе, успокоюсь вроде. И по руке умею. Тоже говорили -
хиромантия, суеверие, стыдно! А теперь вот наука появилась -
дермато-глифика. Что-то там, наследственные заболевания, что ли, по руке
определяют. Значит, что-то рациональное в хиромантии было? А графология? А
Пушкин?"
- Пушкин-то тут при чем?!
- Ну как же, это ведь исторический факт, что ему цыганка судьбу
предсказала. И год смерти, и кто убьет...
Так. И до Пушкина добрались.
Лялечка: "Или вот наговоры... или заговоры? Заговор - это, кажется,
когда кровь останавливают и зубы лечат, да? Ну, неважно. А если это просто
гипноз?"
Вот дают девчонки. "Просто гипноз"! Если бы это было просто!

...Говорила бабушка:
- А деда твоего я приворожила. Я-то ведь некрасива была, а он...
Он-первый парень на деревне, вся рубаха в петухах. Руки да плечи, зубы да
речи... Уж как я из-за него слезами умывалась. И не глядел же, идол, на
меня. Так я с отчаяния одной бабке-шептухе и покланялась - холстом беленым
да кружевами цветными. Научила. Сейчас смешно мне, а тогда ведь верила. Ой,
верила! А дело-то это страшное. В полночь, дитя, в самую полночь на
русальной неделе надо выйти за ворота, простоволосой, босой, да в одной
рубахе. А увидел бы кто? Засмеяли бы. Народишко-то у нас озорной. Вот я и
вышла... А сама думаю, ну, дева, ты, видать, умом рухнула - что затеяла! А
иду. Подол уж от росы мокрый, а я травы, цветы рву, венок плету. Рябины
ветку сломила - цвела как раз рябина-то, хмеля плеть в венок взяла, да
донника... Тяжел венок, шея гнется. Спустилась к реке. Камыши ветер режут,
луна холодная... А от воды теплом тянет, и туман по лощинкам растекается.
Рыба на плесе играет. У берега - ряска заплатками, и на каждом листочке -
по лунному зайцу. Вошла я в воду по колени, венок сняла и сказала то, чему
шептуха научила. А сказать вот как нужно было...
Тут бабушка прикрыла глаза и запела-заговорила, покачиваясь в ритме
древнего, жутковатого и наивного заклинания:
- В море-окияне, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень, а под
камень тот и вода не течет - ни речева, ни ключева. А под камнем тем - семь
дверей на семи замках, на семи ключах, на семи затворах, на семи засовах.
За дверями - стовековым сном спят семь девиц-сестриц, ликом ясных голубиц,
только сердцем - семь звериц...
Ой вы, девицы-сестрицы, ой, красавицы-зверицы, вы очнитеся,
пробудитеся! Разбудите слуг своих, семь ветров седых, вихрей семь лихих.
Пусть возьмут они луки кленовые, пусть натянут тетивы шелковые, пусть
размечут семь каленых стрел по семи путям. Пусть пронзят они сердце лады,
непокорное, твердокаменное. Пусть полюбит меня лада мой - синь-лазорев свет
Александр!
И я хорошо вижу, как плыл тот венок, расплетаясь в тугой речной струе,
как несли каждый лепесток и каждая травинка имя моего деда - до самого
моря, как всему миру кричал венок о любви моей бабушки... И дед пил воду из
той реки, и мыл свои рубахи в той реке, и купался в ней. Любовь обнимала
его! Действительно, заговор.
И дед женился на моей бабушке по ошалелой внезапной любви, женился