"Анатолий Кожевников. Записки истребителя (про войну)" - читать интересную книгу автора

пехоте. Хотели женить, да не успели: война началась, - заговорила хозяйка.
Она затем долго расспрашивала о фронтовой жизни, не опасно ли летать, и
успокоилась только тогда, когда услышала, что совсем не опасно и что
советские самолеты лучше гитлеровских.
Поблагодарив хозяев за гостеприимство, я отправился в соседнее село,
где стояли летчики, в надежде добраться от них до своего аэродрома на
попутном связном самолете.
Возвращаться без машины на По-2 в качестве пассажира было непередаваемо
больно.
На аэродроме меня сразу же обступили летчики. Начались расспросы - что,
как? Выяснилось, что штурмовик, который я бросился спасать, вел младший
лейтенант Степанов. Ну, конечно же, он сделал одну лишнюю атаку по
артиллерийским батареям врага и поэтому отстал. Моему возвращению Степанов
был рад больше всех. Он не находил слов благодарности за выручку.
С этого дня мы, истребители, стали пользоваться у штурмовиков еще
большим уважением. Дело дошло до того, что они стали отдавать нам свои
фронтовые "сто грамм". Подарок невелик, но, как говорится, дорог не подарок,
а внимание.
Комиссар поздравил меня с открытием боевого счета и сказал:
- Надеюсь, что эта победа - не последняя. Теперь тебе более понятен
воздушный бой. Ошибку, испытанную на себе, не только сам не повторишь, но
другому закажешь. Недаром говорят - за одного битого двух небитых дают.
Хорошо сделал, что, выручая товарища, не думал о своем благополучии... За
товарищескую выручку в бою объявляю благодарность.
- Служу Советскому Союзу!
- Мы с командиром решили передать тебе самолет штурмана полка, -
добавил комиссар.
Войдя в свою землянку, я услышал ядовитый голос Лавинского:
- "Безлошадник" пришел...
Больно было это слышать, хотелось нагрубить, но сдержался. Находившийся
в землянке летчик Кудинов, стараясь уколоть Лавинского, сказал:
- Кто летает, того и сбить могут, а вот кто не летает, тот от этого
гарантирован.
- Разве на земле кто пришибет, - добавил Соколов.
- Значит, "семерочку" получаешь, командир, - обрадовался Кузьмин. -
Хорошо. А то летал на этой чертовой дюжине. Тринадцать есть тринадцать. Я
ночь не спал, когда ты не вернулся. Чего только не передумал - даже, грешным
делом, и насчет тринадцатого номера. Да и как не думать: сбили тринадцатого
сентября на самолете номер тринадцать, самолетов в группе тоже было
тринадцать. В общем, кругом тринадцать, - закончил довольный своим открытием
Кузя.
- Ты, Николай Георгиевич, говоришь, всю ночь думал. Значит, всякая
чертовщина в голову и лезла. А я вот тоже много передумал. Во-первых, это не
поражение, как считает товарищ Лавинский, а победа. Сбит один "мессершмитт"
в бою против трех. Сбит стареньким самолетом "харрикейн". Значит, и на
"харрикейнах" можно вести активный, наступательный бой. Это во-вторых.
- И, в-третьих, - съязвил Лавинский, - быть самому сбитым.
- Если будешь удирать, - в тон ему заметил Простов.
- И, в-третьих, - продолжал я, - атаки "мессершмиттов" нужно отражать
не в одиночку, а при огневой поддержке товарища. Необходимо лучше наблюдать