"Михаил Эммануилович Козаков. Смертники " - читать интересную книгу автора

тихими степными глазами и в лице была - порча: в одной - впалой от шрама
щеке вырезан был ломоть молодого мяса.
Запомнил Степан Базулин это лицо, - пришлось еще раз в жизни его
увидеть. Иоська вновь заметил спускавшегося со сцены командира полка, и с
благодарностью подумал в тот момент Иоська, что, вероятно, он, этот человек
с аккуратной, шелковистой бородкой, вспомнил там, за кулисами, о какой-то
неожиданно спасшей "инструкции"...

3

К днепровским порогам, к югу ушли кавалеристы, а Иоська с Базулиным
считать дни стали в смирихинской тюрьме.
Сначала сидели в "одиночке", потом в тюрьме стало тесно от вновь
прибывшего всякого люду, - их перевели в "кают-компанию", как называл общую
камеру сидевший за казнокрадство матрос Заруда.
В камере было двадцать семь человек, и, не считая Иоськи и Базулина,
пятеро, как и они, ждали расстрела.
У Заруды сиплый голос, черный, как агат, и придавленный широкой ветвью
брови злой, запихнутый вглубь, узкий глаз, - и шутит Заруда зло, с издевкой:
- Семеро ваших нездешних душенек, как днёв в неделю, Семь днёв в
неделю, и на каждый денек - дежурненького к стенке. Необрезанных - в будни
стрелять, а нехристя Иоську под православное воскресенье...
Хотя и привык Иоська к этим шуткам матроса, но всегда, когда слышал их,
долго не мог отделаться от изнурительного чувства страха перед каждой
предстоящей ночью, таинственной и зловещей, вырывавшей время от времени
чью-либо человеческую жизнь.
В тюрьме, в камере, каждый час дневного света казался "смертникам"
недолгим обнадеживающим гостем, - и с утра спокойней становилось Иоське Кацу
(и так - на весь день), а ночью - сбегалось все тело в настороженный
топорщащийся комок, живший острием ослепшей горячей мысли.
Тихо, молча, лежал Иоська на нарах в томительном ожидании утра -
верного союзника жизни всех семерых смертников. И ночью не было большего
врага для каждого из них, чем остальные шестеро, потому что ночь, словно
таинство совершающий жрец смерти, должна была в каждый приход свой выбрать
одного кого-то из семерых: в тишине и теми неслышно кричала в людях и
незримо горела факелами в их сердце друг к другу ненависть. Но чуть бледнел
ночной покров, - она мгновенно исчезала в успокоенном человеческом сердце, и
глаза всех смотрели виновато и сочувственно-робко.
И когда приходило утро, сипло говорил Заруда, смерти не ждавший:
- Прошла ночь - словной скупой по базару: безо всякого "расходу"!
Из всех обитателей камеры первым расстреляли - его. Не ждал того
матрос: днем водили на допрос в смирихинскую "чека", а ночью пришли
неожиданно и вызвали по фамилии:
- Заруда! Собирайсь...
Фонари осветили камеру, - и увидели разбуженные арестанты: перекосилось
все Зарудино лицо, узкий глаз выполз наружу и застыл черным стеклом, а
крупный заросший рот жалобно отвис, как продранная биллиардная луза.
Всегда дерзкий и грубый в отношениях с товарищами по камере, тугой по
нраву и всегда самоуверенный - он, после секундного оцепенения, громко,
по-ребячьи заплакал теперь и растерянно тыкался по камере, обнимал