"Василий Павлович Козаченко. Горячие руки (Повесть про войну)" - читать интересную книгу автора

заскочить разве что полицай с приказом погасить огонь. Но и это нас теперь
уже не беспокоило и не пугало.


3


Тяжелая дверь нашего "салона смерти" на толстых, кованных в сельской
кузнице петлях сильно и неприятно скрипела. Мы давно уже привыкли к этому
неприятному скрежету и совсем не обращали на него внимания.
Так было и на этот раз... Когда дверь вдруг резко заскрежетала и потом
как-то неожиданно, будто на полуслове, скрежет затих, никто из нас даже и
головы в ту сторону не повернул.
Из гулкой, холодной пустоты уже наполовину ободранного коровника
потянуло острым ветерком. Минуту стояла глубокая, настороженная тишина. И
вдруг ее разорвал звонкий, бодрый и... приветливый голос:
- Здравст-т-т-вуйте, товарищи!
Приветливый незнакомый голос и слово "товарищи"!
Если бы из глиняного потолка внезапно ударил весенний гром, он,
наверное, поразил бы нас, давно привыкших к самым неимоверным и самым
страшным неожиданностям, значительно меньше.
Потухшие глаза наши невольно загорелись любопытством, и все, кто еще
только мог повернуть голову, обратили свои взгляды на дверь.
В прямоугольнике раскрытых дверей стоял удивительный, нездешний,
бесспорно пришедший из какого-то иного, настоящего мира незнакомый парень.
Не полицай, не мадьяр, не немец, но и не пленный. Позади парня, сквозь
дыры в крыше коровника, били в землю ослепительно яркие столбы солнечных
лучей. На минуту показалось, что он спустился к нам откуда-то именно по
этим столбам. И мы смотрели на него с изумлением и недоверчивой боязнью,
как на какое-то необычайное явление, степное марево, плод нашего больного
воображения, которое через какое-то мгновение исчезнет бесследно так же
неожиданно, как и появилось.
А он все еще стоял в дверях и, широко растягивая полные губы большого
волевого рта, улыбался как-то задорно и в то же время жалостно.
На голове у юноши кругленькая кроличья шапчонка.
Из-под шапчонки на гладкий, но уже с глубокой бороздкой лоб спадают
густые кудри буйного русого чуба.
Почти белые, широкие брови, большие серые веселые глаза. Твердый, четко
очерченный подбородок, румяные, чуть впалые щеки и заметные, упрямые
выдающиеся скулы. И еще - курносый, смелый, задорный нос.
Невысокий, но, видно, жилистый. Кисти длинных рук, непомерно большие,
привыкшие к работе, покраснели от холода. На нем коротенький дубленый, не
первый год ношенный кожушок, туго подпоясанный солдатским рем"
нем, зеленые солдатские брюки и солдатские кирзовые сапоги.
В правой руке крестьянская полотняная торба, набитая чем-то чуть ли не
под самую завязку.
Постоял вот так какую-то минуту пришелец - ему, видно, было не больше
двадцати пяти, - овеянный молодостью и мартовским солнцем, и, не
дождавшись от нас ни единого слова в ответ, неохотно пригасив улыбку,
вдруг помрачнел, будто на его лицо упала тень пробегающей тучки.