"Юрий Коваль. От красных ворот" - читать интересную книгу автораэто - грызли доску? Тогда почему "кинулся собакой в доску? Надо бы - "на
доску". Или студент был "в доску" Что вы на это скажете? Я панически молчал. Я не мог подобрать ответ, достойный великого профессора. - Впрочем, - размышлял Федор Михайлович. - Следов погрыза или другого ущерба на доске не обнаружили. Доска, слава Богу, цела... Но поражает словесная фигура: "... и тогда этот студент кинулся собакой в доску". Что же это такое2 - Извините, мне кажется, что это - хорей, - нашелся наконец я. - Хо-рэй? Какой хо-рэй? - Четырехстопный. - В чем дело? 0 каком вы хо-рэе? - "И тогда этот студент кинулся собакой в доску"... Я полагаю, что это хорей, Федор Михайлович, но с пиррихием. Федор Михайлович воздел длани к сводам и захохотал. - Божественный хо-рэй! - воскликнул он. - Божественный хорэй! И он еще рассуждает о хо-рэе! Подите вон, знаток хорэя, я не желаю больше думать о собаке и доске! Я попятился, наткнулся на какое-то кресло, замялся в дверях, не понимая, прощен ли я. - 0, закрой свои бледные ноги! - воскликнул тогда декан, и, бледный, закрыл я дверь деканата. Оказалось все-таки, что я прощен, но потом не раз вспоминал заключительную фразу профессора. Я не мог понять, почему великий декан, грозно прощая меня, привел классический пример одностишия - "О, закрой саеи стихов, кроме этих. Больше я Милорда в институт, конечно, не водил. Но кдк же плакал и рыдал он, когда я уходид из дому, он забивался под кровать и лежал там в тоске, нежцо прижавшись к старому моему ботинку. Сердце разрыаалось, но я ничего не мог поделать - собака есть собека, а студент есть студент. К концу сентября Милорд совершенно зачах. Огромное разочарование наступило в его жизни. Ему казалось, что он нашел ботинок, возле которого можно двигаться всю жизнь, а ботинок этот удвигался каждое утро в педагогический институт. В первое воскресенье октября я повез его в лес, на охоту. Была тогда странная осень. Золото, которое давно должно было охватить лес, отчего-то запоздало - ни золотинки не виднелось в березняках, ни красной крапинки в осинах. Сами березовые листья как-то неправ@льно и стыдливо шевелились под ветром. Им неловко было, что они еще такие зеленые, такие молодые, а давно уж должнн были озолотеть. Я шел вдоль болотистого ручья, медленко постигая берега его. Я ждал уток, и они взлетали порой, и первым подымался селезень, а следом - утка, и только потом, в небе, они перестраивались иначе - перрой шла уткв, а за нею - селезень. Впрочем, осенью всегда трудно рамбраться, где утка, где селезень, не видно немыслимо-зеленой весенней еелезневой головы, только по взлету и полету можно догадаться. Странная была тогда осень. Утки отчего-то разбились на пары, а надо было им собираться в стаи и улетать на юг. |
|
|