"Юрий Коваль. От красных ворот" - читать интересную книгу автора Он не только выжимал до предела скудные мои знания, не только напрягал
внимательность, обострял ответственность и возбуждал решительность, но и внедрял в меня некоторые сведения из проверяемых мною же тетрадей. А когда я поднаторел, Владимир Николаевич убил еще одного зайца: я немного всетаки облегчал гору его тетрадей. Он доверял мне даже ставить отметки - двойки и четверки. Тройки и пятерки он ставить не велел. И в этом заключалась любопытная его мысль. Он, конечно, понимал, что мне, как другу гагар, двойки несимпатичны. Я и вправду их очень не любил и всегда старался "натянуть на тройку". Мне казалось преступным ставить двойки бедным гагарам из другой школы. Если уж я ставил двойку - это был трагический, но, увы, 6есповоротный факт. Оставалось только снять шапку. Тройки Протопопов за мною перепроверял, а пятерки всегда считались от Бога, и тут Владимир Николаевич должен был глянуть сам. Ну а четверка - пожалуйста. Четверку он мне доверял, тут наши мнения никогда не расходились, и я гордился этим. Проверив тетрадки, я раскладывал их на четыре кучки - двойки, тройки, четверки и пятерки. - Учитель! - шутил тогда Владимир Николаевич и бил меня в грудь кулаком. - Перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени... И тут он перепроверял за мной тройки и пятерки. Наткнувшись на какую-нибудь мою глупость или недоразумение, он недовольно бурчал: - Гагарство... - И ногтем подчеркивал то место в тетради, где находилась моя глупость или недоразумение. Глупость моя или недоразумение никогда не сопровождались протопоповским кулаком. Кулак был от радости, от счастья, а тут вступал в силу ноготь. Он понимал, сопровождался жесткими ногтеобразными словами. Потом я засыпал наконец на кожаном учительском диване и, просыпаясь иногда, видел, как сидит мой учитель за столом, пьет чай, курит трубку и все проверяет, проверяет бесконечные тетради, и сверкают его добрейшие стальные глаза. Владимир Николаевич Протопопов не спал никогда. Как-то зимней метельною ночью и на меня напала бессонница, а в бессоннице пришло вдруг некоторое озарение, и я написал стихи: Метели летели, Метели мели, Метели свистели У самой земли... Владимир Николаевич смеялея, как ребенок, колотил меня в грудь кулаками, а потом вдруг вскочал, в каком-то чудовищном мгновенном плясе пронесся по учительской, напевая: Летели метели В розовом трико! Я был потрясен. Меня поразило, как Владимир Николаевич неожиданно восплясал. Удивляло и то, что кто-то уже написал про метели, значит, озарение мое было не в счет и все это пахло недопустимым гагарством. Были однажды поздние дни мая. |
|
|