"Юрий Коваль. От красных ворот" - читать интересную книгу автора

Он не только выжимал до предела скудные мои знания, не только напрягал
внимательность, обострял ответственность и возбуждал решительность, но и
внедрял в меня некоторые сведения из проверяемых мною же тетрадей. А когда я
поднаторел, Владимир Николаевич убил еще одного зайца: я немного всетаки
облегчал гору его тетрадей.
Он доверял мне даже ставить отметки - двойки и четверки. Тройки и
пятерки он ставить не велел. И в этом заключалась любопытная его мысль.
Он, конечно, понимал, что мне, как другу гагар, двойки несимпатичны. Я
и вправду их очень не любил и всегда старался "натянуть на тройку". Мне
казалось преступным ставить двойки бедным гагарам из другой школы. Если уж я
ставил двойку - это был трагический, но, увы, 6есповоротный факт.
Оставалось только снять шапку.
Тройки Протопопов за мною перепроверял, а пятерки всегда считались от
Бога, и тут Владимир Николаевич должен был глянуть сам.
Ну а четверка - пожалуйста. Четверку он мне доверял, тут наши мнения
никогда не расходились, и я гордился этим.
Проверив тетрадки, я раскладывал их на четыре кучки - двойки, тройки,
четверки и пятерки. - Учитель! - шутил тогда Владимир Николаевич и бил
меня в грудь кулаком. - Перед именем твоим позволь смиренно преклонить
колени... И тут он перепроверял за мной тройки и пятерки. Наткнувшись на
какую-нибудь мою глупость или недоразумение, он недовольно бурчал: -
Гагарство... - И ногтем подчеркивал то место в тетради, где находилась моя
глупость или недоразумение.
Глупость моя или недоразумение никогда не сопровождались протопоповским
кулаком. Кулак был от радости, от счастья, а тут вступал в силу ноготь. Он
упирался в то место тетради, где я допустил гагарство, а если я ничего не
понимал, сопровождался жесткими ногтеобразными словами.
Потом я засыпал наконец на кожаном учительском диване и, просыпаясь
иногда, видел, как сидит мой учитель за столом, пьет чай, курит трубку и все
проверяет, проверяет бесконечные тетради, и сверкают его добрейшие стальные
глаза. Владимир Николаевич Протопопов не спал никогда.
Как-то зимней метельною ночью и на меня напала бессонница, а в
бессоннице пришло вдруг некоторое озарение, и я написал стихи:

Метели летели,
Метели мели,
Метели свистели
У самой земли...

Владимир Николаевич смеялея, как ребенок, колотил меня в грудь
кулаками, а потом вдруг вскочал, в каком-то чудовищном мгновенном плясе
пронесся по учительской, напевая:

Летели метели
В розовом трико!

Я был потрясен. Меня поразило, как Владимир Николаевич неожиданно
восплясал. Удивляло и то, что кто-то уже написал про метели, значит,
озарение мое было не в счет и все это пахло недопустимым гагарством.
Были однажды поздние дни мая.