"Леонид Костюков. Мемуары Михаила Мичмана (повесть) " - читать интересную книгу автора

Сравнительная география

Поездить пришлось. И так как личные впечатления разительно отличаются
от путеводителей, впору составлять свой. Турбюро имени
Михаила Мичмана. Итак, поехали.

Париж. То, что еще десятилетие назад мне пришлось бы пояснять долго и
трудно, теперь уместилось в одно веское слово - понты. Что такое художник?
Шарф, берет и взмах кисти. Что такое гарсон? Поклон и полотенце на изгибе
локтевого сустава. Все это напоминает любительский театр, довольно
бездарный, но искренний и азартный, под ласковым солнцем или ласковым же
дождем. Искусственно приподнятый тонус, ажитация, город хронически хочет
нравиться, как ребенок в неполной семье наивно хочет понравиться любому
пришедшему мужчине, хотя бы и водопроводчику.
Иногда это удается.

Нью-Йорк. Одиночество. Гигантский механизм для отделения человека от
людей. Одиночество: в толпе, в подземке, на хайвее. Человек - это то, что
огибаешь, или то, от чего уворачиваешься.
Как-то раз мы сидели в "Макдоналдсе" с Куртом Воннегутом. Я занял
столик, он подошел с подносиком, я начал есть, а он отчего-то уставился на
гамбургер.
- Что, Курт, - спросил я его по-английски, - думаешь, что мир похож на
гамбургер?
Он аж вздрогнул:
- Как ты догадался, Михель?
- Просто ты так же предсказуем, как этот гамбургер. Старая немецкая
пишущая машинка.
Курт засмеялся как дурак и приятельски пихнул меня в плечо:
- Я введу тебя в следующий роман. Старого русского еврея, который
смотрит на страницу, а видит следующую, поэтому ему скучно жить.
- А кто там еще будет?
- Еще будет крыса, живущая в "Макдоналдсе", причем летучая мышь
предсказала ей, что она найдет смерть в чизбургере, и крыса все собирается
эмигрировать на помойку, но откладывает отъезд. Думает, покушаю вволю еще
разок...
Я непроизвольно отложил чизбургер в сторону; Курт довольно захихикал,
как гимназист.
- А еще?
- Еще? - Он мгновенно посерьезнел. - Еще будет домохозяйка, которую
разлюбил муж, страховой агент, а она старается этого не заметить. И сам Бог
пытается ей помочь.
- А сумеет?
- Не знаю, Михель. Надо писать. - Он взглянул на часы. - Нет, уже не
сегодня. Я люблю писать рано, когда холодный рассвет. Когда красное солнце
отражается в небоскребах - о, какая это красота, Михель. У меня в студии
окно во всю стену, это фантастика. Я стою около окна с тостом в руке. Стою
вдоволь, никто меня не торопит. Потом иду к старой пишущей машинке. Правда,
американской. Немецкая пишущая машинка идет к американской, и вдвоем они
что-то мастерят.