"Александр Костюнин. Сплетение душ (Повесть-хроника)" - читать интересную книгу автора

облупленная звёздочка на старой помятой пилотке.
Солдат, тяжело повиснув на деревянных подпорках, неуверенно шагнул
единственной ногой к родному дому. Путь в десять шагов, о котором он мечтал
с первых дней войны, оказался горьким и трудным, крыльцо, знакомое с
детства, высоким и неприветливым...
Его никто не встречал. Жена, трое сыновей и дочери только ещё бежали к
деревне с поля. Он, натянуто улыбаясь, заговорил с нами, нетерпеливо
поджидая своих. Это был Семён Хорин, наш сосед и дальний родственник, -
первый из немногих возвратившихся после Победы в родную деревню.

А нас, ребятню, к тому времени интересовали не столько сами солдаты,
сколько их трофеи из заморских стран. Мы кое с чем познакомились и были
потрясены. Настоящий электрофонарь! Авторучка! Известно, что победители
везли на родину товары в соответствии с рангом. Удача не обошла и дядю
Семёна: под руки ему попалась бухта бикфордова шнура с запалами. "Леший
подал" - как убеждённо считали у нас в подобных случаях.
Об этом интересном трофее мы узнали от его дочки Клавки - бой-девчонки.
Пока хозяин раздумывал, что с этой добычей делать, мы начали действовать.
Изготовление взрывного устройства простое: берётся бикфордов шнур,
отрезается полуметровый кусок, один его конец вставляется в патрон, другой
поджигается. Всё. Бежим в укрытие, ждём. Запальный огонь скользит по шнуру
медленно. Взрыв большого эффекта не производит, но прятаться заставляет. В
первый вечер мы заложили мину на скотном дворе под котлы, где готовилось
пойло. (Типа - партизаны!) Урона не нанесли, но скотниц перепугали. Уже не
зря старались.
Клавка исправно выполняла роль тыловика и небольшими партиями
поставляла в наш отряд шнур и запалы. Запалов было достаточно, а вот шнур,
как бы экономно мы его ни использовали, всё-таки кончился раньше. Оставшиеся
запалы "чесали" нам руки...
Вскоре выход был найден. Мы, трое военных испытателей - Жорка Лебедев,
сын председателя, Клава и я, пошли на наш полигон, за конюшню. Запал
завернули в газету, смяв её клубком. С трудом подожгли и - бегом прятаться.
Лежим, не дышим. Взрыва нет. Тихонько поднимаемся. Видим, что газета не
горит, только тлеет, осыпаясь пеплом по краям. С настороженным интересом
подходим и присаживаемся на корточки рядом с тлеющим свёртком. Жорка
опускается на колени, подносит лицо вплотную к газете и, набрав полные
лёгкие воздуха, начинает усердно раздувать угольки.
Раздул!
Я и пламени не видел - рвануло.
Нас опрокинуло в бурьян. Молча, с тревогой осматриваем друг друга,
прислушиваясь к своему телу. Мы двое целы, а у Жорки лицо закрыто руками.
Из-под пальцев сочится кровь. Запал после взрыва превращается в рваный кусок
металла (знали по испытаниям), вот он и угодил ему по губам, припечатав рот.
"Малесенько не в глаз", - как непременно сказала бы моя мать.
После этого мы ничего больше не взрывали. Куда делись оставшиеся
запалы - не помню. Неужели выкинули?!
Вот дураки, если выкинули...

Прошло первое послевоенное лето.
В ряду значительных событий - возвращение с войны дяди Саши Антонова.