"Николай Иванович Костомаров. О следственном деле по поводу убиения царевича Димитрия " - читать интересную книгу автора

что такое за важные особы эти Тучковы, чтоб их погибель возбуждала большое
сожаление и была особенно замеченною современниками? В Московском
государстве в те времена не слишком-то дорожили жизнию одного или двух
незнатных подданных. Да притом, если никто не поименовал в числе жертв
Бориса Тучковых, то летописец не забыл сказать о целой толпе жертв,
пострадавших в эпоху смерти Димитрия: "...иных казняху, иным языки резаху,
иных по темницам разсьшаху, множество же людей отведоша в Сибирь и поставиша
град Пелым и ими насадиша и от того ж Углеч запустел". Разве не могла быть и
эта несчастная супружеская чета в числе каких-нибудь из этих иных?
Здравая критика не допускает принимать показаний о смерти царевича,
заключающихся в следствен-ном деле уже, как мы сказали, и потому, что
следователь сам сознал несправедливость его и, стало быть, обличил его
фальшивое производство. Нет, как мы тоже выше сказали, никаких иных
достоверных современных свидетельств, которые бы согласовались с известиями,
сообщаемыми следственным делом. Напротив, существуют известия, носящие все
признаки достоверности, но противные тому, что вытекает из следственного
дела. Затем уже если это лживое следственное дело может возбуждать
любопытство исторического исследователя, то разве с той стороны, каким
образом оно было в свое время составлено. По тому отрывку, который
сохранился, мы теперь едва ли в состоянии будем вполне отличить: какие из
показаний были отобраны Шуйским с товарищами в самом Угличе, какие, быть
может, после того в Москве; какие из них вынуждены были страхом, пыткою или
ласкою, какие даны добровольно смекнув-шими заранее, как им следует
говорить, и какие, наконец, могли быть написаны следователями от лица тех,
которые и не говорили того, что писалось от их имени (что, например, мы
думаем о детских показаниях). Никакой ученый не уверит нас, чтобы это дело в
том виде, в каком до нас дошло, писалось непременно в Угличе; напротив,- что
оно писалось в Москве , на это указывает его конец, с распоряже-ниями о
доставке в Москву кормилицы, ее мужа и ведуна Андрюшки. Таким образом,
показания Нагих в том виде, в каком они значатся, были отобраны в Москве,
хотя и включены в число отобранных в Угличе. Замечательно, что единственное
лицо, заявлявшее упорно в следственном деле, что царевич зарезан, а не
зарезался, один из дядей царевича, Михаила Нагой. В летописи говорится:
"Борис с бояры поидоша к пытке и Михаила Нагого и Андрея, и сих Нагих пыташа
накрепко, чтоб они сказали, что сам себя заклал, они же никак того не
сказаша, то и глаголаху. что от раб убиен бысть". Сопоставляя это известие
со следственным делом, окажется, что из Нагих, подписавших свои показания,
один Михаила, запираясь в том, что он поднимал народ на убийц, прямо
говорит, что царевича зарезали; другие же его братья, Григорий и Андрей,
показали, что царевич зарезался, повторяя рассказы о его падучей болезни. Из
эгого видно, что летопись, говоря о твердости Нагих, справедлива только в
отношении одного Нагого, Михаила, а прочие Нагие, как оказывается, под
пыткой или под страхом пытки заговорили так, как следовало. Единственное
показание о том, что царевича зарезали, противное прочим показаниям,
говорив-шим, что царевич зарезался сам, показание, подписанное Михаилом
Нагим, оставаясь в следственном деле, не только не вредило результату,
какого добивались, но еще помогало ему: становясь вразрез со всем остальным,
оно по своему бессилию и в сравнении со всеми как бы служило уликой, что
мнимое убийство Димитрия есть выдумка Нагих, особенно Михаила, более всех
(как говорят другие показания) возбуждавшего народ к истреблению Битяговских