"Черная Луна" - читать интересную книгу автора (Ливадный Андрей)

Глава 5

Она стояла у окна, повернувшись к Джедиану спиной, и смотрела на немигающие звезды, сложные силуэты парящих в космосе орбитальных станций, огоньки движущихся кораблей, а Ланге сидел в кресле и ждал.

Силуэт Даши четко прорисовывался на фоне черного космоса. Платье из плотной однотонной ткани сидело на ней чуть мешковато и, вкупе с коротким ежиком едва отросших волос, производило впечатление арестантской робы.

Она зябко повела плечами, но не повернулась.

«Интересно, о чем она сейчас думает?» — Джедиану не давала покоя ее хрупкая, почти мальчишеская фигура, резко очерченные, заострившиеся из-за худобы лица линии скул и упрямо сжатые губы… Он вдруг поймал себя на мысли, что эта девочка из прошлого волнует его больше, чем самая ослепительная красавица на светском рауте.

— Ну, что ты мне скажешь? — облизав внезапно пересохшие губы, спросил он, нарушая тишину. — Здорово все изменилось, да?

Она кивнула, едва шевельнув головой.

— Сколько прошло лет?.. — тихо спросила Даша.

— Сто с небольшим… — небрежно ответил Джедиан, томительно ожидая, когда она повернется. Ему хотелось взглянуть в ее глаза и увидеть в них страх. Беззащитность. Подавленность.

Но Даша будто окаменела у окна.

«Нужно будет установить в комнате сканер… — подумал Джедиан. — Ее мысли, должно быть, очень любопытны…»

— Не хочешь знать, что с тобой случилось? — вслух спросил он.

— Нет… — едва слышно ответила она.

— А зря… — Джедиану показалось, что при этих словах она вздрогнула всем телом и вновь едва заметно повела плечами, как от озноба.

— Почему ты не покинула «Европу» вместе с остальными пассажирами? — Он достал сигарету, прикурил и закинул ногу на ногу. Этот допрос, начатый в форме доверительной беседы, все больше и больше захватывал его воображение.

Даша молча смотрела на яркие россыпи звезд. В ее сознании они распухали, превращаясь в ослепительные солнца ядерных разрывов…

Виртуальная ломка.

Болезнь сознания, которую неспособно излечить время… «Даже целый век беспамятства не смог меня избавить…» — горько подумала она, пытаясь отрешиться от навязчивых картин, что рождало ее больное воображение. Джедиана она воспринимала каким-то краешком сознания, и его образ, в ее понимании, завис где-то на уровне клерка — занудного чиновника на государственной службе. Слова же долетали до нее, как через слой ваты…

— Зачем?.. — наконец спросила она, не ощущая, сколь велика оказалась пауза между вопросом и ответом.

— Тебе безразлично — жить или умереть? — саркастически ухмыльнулся Джедиан. — Не поверю. Любой человек хочет жить. А твой поступок — просто глупая бравада. Перед кем?

Даша наконец повернулась и непонимающе уставилась на него, словно этот человек, развалившийся в кресле напротив, выпал в ее измерение из другого мира.

Впрочем, присмотревшись к чертам его полного, упитанного лица и встретившись взглядом с глазами Джедиана, она вдруг поняла, что так оно и есть. Этот человек ничего не знал про ее мир. Он не жил в нем. В его ладонях никогда не таял грязно-серый радиоактивный снег наступившей после орбитальных бомбежек ядерной зимы.

Она вдруг вспомнила…

Вспомнила, как все начиналось… Тот сумрачный серый день противоестественной природе зимы, когда наступил предел ее безысходности и она решилась спуститься вниз, к боевым бункерам, чтобы записаться добровольцем в систему обороны Дабога и уже больше никогда не подниматься под тускло-красный солнечный свет…

В тот день она вышла из бомбоубежища на заснеженное поле космодрома и долго бесцельно брела, глядя себе под ноги на страшный, серый снег.

Где-то неподалеку с утробным воем сел космический истребитель… а она шла и шла, пока совершенно случайно не оказалась подле места посадки.

Даша, погруженная в свои мысли, едва не споткнулась о сержанта планетарных сил самообороны, который, посадив истребитель, вылез из него и опустился прямо на мерзлую землю подле раскаленной опорной стойки, словно его вдруг покинули силы. Даша остановилась как вкопанная. Тогда он тоже казался ей призраком, выходцем из иного, непонятного мира, потерявшим свою сцену актером страшной драмы…

Сержант сидел, глядя глубоко запавшими глазами себе под ноги, а его руки машинально загребали рыхлый снег и сыпали его между пальцев, на колени, на грудь… Это было страшно. Взрослые сходили с ума, один за другим.

— Нам не остановить их… — едва слышно шептал он, зачарованно глядя на серебристый снег. — Не остановить… Не остановить…

Тогда она заплакала во второй раз после смерти родителей.

В первый раз она плакала, когда Хью, тот самый робот-андроид, с которым несколько месяцев спустя… или сто лет назад?.. она прогуливалась по аллее гидропонического отсека «Европы», нашел ее через две или три недели после первой бомбежки Дабога…

До этого была пустота. Полнейшая пустота без слез, без боли, без обиды…

Просто мир вокруг умер. Сгорел, как свечка… Обратился в прах… Она поняла это, когда вне себя от тревоги сумела протолкаться к обзорному экрану бомбоубежища и увидела… Увидела, как в багряно-сером сумраке в небо торчат несколько костлявых и погнутых опор линии электропередачи… Это было все, что осталось от города. От родителей… От ее жизни. Опоры, накренясь, застыли на краю гигантской остекленевшей воронки, а ветер уже заметал ее тоннами серого пепла.

Зима наступила спустя три дня. Кто-то сказал, что она будет длиться не меньше ста лет…

Сто лет… Даша вдруг с тоской подумала, что сейчас, должно быть, там уже наступает весна.

Зачем? Зачем ей тогда, на «Европе», нужно было, расталкивая других людей, лезть в шлюпку, если ее душа сгорела вместе с планетой, а ее остатки замерзли, покрылись ледяной коркой?

Ведь она знала, что никто и нигде не ждет ее, От прежней жизни оставались лишь ошметки рассудка, чудом уцелевшее выходное платье матери да Хьюго, которого неделю «чистили» от радиации, прежде чем впустить к ней в бомбоубежище.

Нет, она не задумывалась над тем, нужно ли ей бежать с «Европы». Просто надела платье и пошла в сад, чтобы хоть на мгновение вернуть частицу той несбыточной жизни…

Чтобы в последний миг перед смертью, которая уже давно воспринималась как избавление от кошмара, в последний миг ощутить себя ЧЕЛОВЕКОМ и запомнить, унести с собой это чувство.

Ничего не получилось…

— Дабог?.. — Это слово сорвалось с губ помимо воли, просто в унисон мыслям.

— Что «Дабог»? — не понял Джедиан.

— Планета Дабог. — Она словно выплывала из омута беспамятства. — Там наступила весна?..

Джедиан нахмурился. Ему, конечно, нравились ее туманная непоследовательность и романтический трагизм вопроса, но не переигрывает ли она?

Он не понял одного — она не играла.

Для того чтобы осознать это, оказалось мало быть хорошим психологом. Это нужно было пережить внутри себя, но на подобные эксперименты у Джедиана не было ни времени, ни желания.

— Не знаю, — пожав плечами, ответил он. И тут же немного раздраженно добавил: — Девочка, тебе мало, что я спас твою жизнь? Ты сотню лет проболталась в космосе внутри куска льда, и вот ты чудесным образом спасена, вернулась к нормальному существованию, и к чему тебе теперь какие-то муки столетней давности? Вот, посмотри сюда, — он демонстративно поднял руку и ущипнул себя. — Смотри, я живой! И ты тоже!.. Давай приходи в себя, слышишь?

Даша не ответила. Она опять боковым зрением поймала звезды.

Ее непреодолимо тянуло туда, в холодный, кристально чистый мрак… Зеленые ниточки траекторий. Горячее покалывание в висках… Покой… Отрешенность…

«Это я спасала вас всех…» — вдруг подумалось ей, но мысль прошла без эмоций, просто как констатация факта…

Она отвернулась к экрану и вновь замерла, будто изваяние.

Она еще не понимала, что жизнь возвращается… И ее виртуальная ломка не настоящая, а лишь постэффект… следствие клинической смерти.

— Где мой андроид? — тихо спросила Даша, вновь повернувшись к окну. Джедиан не интересовал ее абсолютно, он чувствовал это… и злился.

Но, посмотрев на нее, он вдруг с удивительной легкостью подавил раздражение. Все это было так необычно… Новизна чувств, которую Джедиан не испытывал уже много лет, пленила его. он смотрел на Дашу и представлял, какая она несчастная, раздавленная, одинокая…

— Послушай, девочка… — Он встал с кресла и, подойдя к ней, осторожно взял Дашу за плечи. — Я понимаю, как тебе одиноко… Но ты должна понять, что я…

Даша от прикосновения его рук вздрогнула и стала поворачивать голову. Полуобернувшись, она встретила его взгляд, секунду смотрела в глаза, а потом спросила, едва разжимая сухие и потрескавшиеся губы:

— Ты кто?

Джедиан опешил.

— Я?.. — переспросил он, чувствуя всю нелепость ситуации. — Я хозяин… Хозяин всего вокруг… — медленно выговорил он, желая раз и навсегда расставить все точки над «и» в ее сознании. — И я твой друг, понимаешь? — добавил он, продолжая удерживать Дашу за плечи.

Она чуть повела ими, словно стряхивая его пальцы. Потом подняла голову и сказала, тихо, но отчетливо, не отводя похолодевших глаз от его лица:

— Пошел в задницу… хозяин.

Джедиан отпрянул, словно его наотмашь хлестнули по щекам.

Лицо наследника Форта Стеллар вспыхнуло румянцем. Такого с ним не приключалось уже давно.

Внезапно его разум затопила бесконтрольная ярость.

— Послушай, милая! — Он смотрел на нее почти что с ненавистью. — Не думай, что ты будешь тут стоять и безнаказанно хамить мне. Тебя оживили по моему приказу лишь потому, что твой образ очень сильно занимал разум одного человека и мне стало любопытно, кто ты такая!.. — Он вдруг осекся, словно в горячке сболтнул лишнее, но злость, кипевшая в нем, пересилила и осторожность, и здравый смысл. Швырнув на стол бокал, который покатился по столешнице с жалобным звоном, он вновь обернулся к Даше, которая безучастно смотрела в глубины панорамного окна.

— А ты — мертвая, — жестко заключил он, глотнув прямо из бутылки. — Уже сто лет как справка о твоей смерти пылится в эвакуированных архивах Дабога! — Джедиан отер губы и повернулся к выходу. — Так что не выпендривайся и запомни: ты живешь, пока я в этом заинтересован. — Уже на пороге он добавил, постепенно успокаиваясь: — А у меня может быть к тебе всего два вида интереса: один — экспериментальный, а другой — мужской. Подумай об этом, девочка, пока у тебя есть немного времени. Умирать вторично — удовольствие ниже среднего!

Даша стояла, глядя на далекие и холодные звезды.

Она запомнила каждое его слово, но маска полного безразличия не сошла с ее лица. Нет. Она уже умирала однажды и теперь на многое смотрела иначе. Спокойнее.

Двери сомкнулись за Джедианом, который так и не дождался от нее никакой реакции. Даша еще некоторое время смотрела в окно, а потом обернулась и обвела взглядом пустую комнату.

Она медленно, но неотвратимо приходила в себя.

Если на Дабог спустя сто лет все же пришла весна, есть ли смысл умирать вторично?

Никто не мог ответить ей на этот, не заданный вслух вопрос.

Свое появление на Черной луне Денис запомнил надолго.

Собственно, сам планетоид, дрейфующий в безграничном пространстве космоса в сопровождении двух своих собратьев, занимал его меньше всего.

Важны были обстоятельства, сопутствующие его первой высадке.

До того, как он очнулся, Велехов тоже жил. Это казалось ему очевидным и походило на бесконечный, мрачный сон.

В сознании Дениса зиял черный провал безвременья, плавая в котором он то и дело слышал потусторонние голоса.

Когда он начинал думать об этом, вспоминать их, то память вдруг изменяла ему, выдавая лишь жалкие обрывки тех бесед, что велись по ту сторону мрака.

Обычно появлению голосов предшествовало розоватое сияние в том месте, где, как он подозревал, должны были находиться его собственные глаза.

Денис не сомневался, что помнит все, вот только что-то мешало его памяти работать как нужно, и поэтому воспоминания получались туманными и обрывочными.

Свет… Розоватое сияние ассоциировалось именно с ним, ярким, режущим глаза светом хирургических ламп, который он не мог воспринять в полной мере то ли потому, что его веки были постоянно опущены, то ли потому, что ему специально закрывали лицо…

Пауза.

Затем из тьмы выплывает огромный знак вопроса.

И ответ, спокойный и деловитый:

Затем розовый свет вдруг начал угасать, и его разум пронзила боль…

Так повторялось много раз. Денис не мог вести счет этим предполагаемым операциям, результат которых неизменно сводился к одному и тому же — он проваливался в боль и черноту, получив, как утверждали общающиеся между собой голоса, «еще одну дополнительную возможность»…

Это было хуже, чем пытка.

Они, должно быть, не понимали, что Денис краешком сознания воспринимает их.

Из него лепили нечто чудовищное, не поддающееся осмыслению, а он не мог воспрепятствовать этому.

Сопротивление не входило в узкий круг его реальных возможностей.

Он даже не имел никакого представления о времени, и обрывки затухающих воспоминаний о прошлой жизни странно перемешивались в его сознании с этими потусторонними голосами, чернотой и еще чем-то непонятным, совершенно чуждым его пониманию.

Это «что-то» постоянно жило в нем и со временем стало проявлять себя все настойчивее.

Теперь, поднимаясь из омута беспамятства, он не только слышал эти голоса, к которым в конце концов начал даже привыкать, но и еще что-то…

Сначала это выражалось в неприятном ощущении взгляда со стороны. Словно кто-то невидимый смотрел на него из глубины обволакивающего мозг мрака.

Изучающий взгляд был холоден и абсолютно чужд.

Потом, спустя какое-то время, его вдруг начали посещать странные видения.

Словно он плыл в зеленоватой, но удивительно прозрачной воде, толщу которой пронзали направленные лучи точечных светильников. Они выхватывали из зеленоватого сумрака стены коридора, на которых жили нитевидные водоросли и заодно указывали какое-то направление.

Для Дениса такие картины оказались столь противоестественны, что он вдруг ощутил острый спазм удушья, словно действительно плыл под водой.

Он начал задыхаться, пуская пузыри и тщетно пытаясь удержать дыхание. Ничего не получалось. Он хотел взмахнуть руками, чтобы плыть вверх, но рук не было.

Единственным новым ощущением оказалась страшная тупая резь. Наверное, в груди. Это спазм… Удушье…

Он панически искал выход, но ничего не мог поделать. Он тонул. Все его существо корчилось в судорогах, отчаянно протестуя против тонн зеленоватой прозрачной жидкости.

В конце концов, не выдержав борьбы, Денис открыл рот и вдохнул.

Вода с отвратительным бульканьем полилась в дыхательное горло.

Он захлебнулся…

…И тотчас в его сознание вновь ворвались голоса.

На этот раз оба они были неподдельно встревожены и в то же время радостно возбуждены…

Денису было страшно.

Потом спасительная тьма навалилась, как обычно, безо всякого предупреждения… Голоса истончились и заглохли.

Так продолжалось очень долго.

Он привык не только к голосам, но и к ирреальным путешествиям под водой.

Его сознание сумело примириться с этим.

Он уже не задыхался. Просто не думал о том, что надо дышать, и все стало получаться как-то само собой.

В какой-то момент голоса и розовый свет вдруг отошли на задний план, больше не тревожили, и он незаметно для самого себя раз от раза все глубже и глубже проникал в некую чуждую ему, противоестественную стихию.

Длинные коридоры, наполненные зеленоватой водой, плавно вливались в залы, в которых плавали, ловко работая ногами-ластами, уродливые пародии на человека, больше похожие на раздетые манекены.

Как ни странно, но Денис не чувствовал к ним должного отвращения. Он знал, что они здесь по делу.

В зеленоватом сумраке сферических залов тут и там светили бледные, размытые разноцветные огни. Он не подплывая близко, а издалека казалось, что это светятся какие-то приборы или пульты управления…

И только однажды он увидел звезды.

Голубоватые, яркие, режущие глаз россыпи звезд, на которые наползала страшная, бесформенная, темная тень.

Потом одна из искр звездного огня внезапно вспыхнула, стала распухать, окутываясь ореолом нестерпимого света… и он почувствовал, как в груди что-то болезненно оборвалось, словно он знал, там, у этой далекой звездочки, только что погибли живые существа.

Это был акт отчаянного самоуничтожения ради того, чтобы остановить расползающуюся в пространстве бесформенную черноту…

Он ничего не понимал, но тем не менее ему действительно стало больно и горько.

Почему-то он думал, что вскоре придет и его черед своими руками разжечь в космосе неистовый, факел сверхновой, чтобы спалить в ее горниле часть того черного облака, что, редея, упорно двигалось проторенной тропой исторической миграции…

Потом кончилось и это.

…Он увидел ровный, нейтральный свет, чуть приглушенный и ненавязчивый.

К своему изумлению и запоздалому страху, Денис понял, что вновь обрел тело.

Он лежал на узкой жесткой койке и глядел в низкий потолок корабельного отсека, с которого тускло светил дежурный плафон.

Не веря ни одному своему ощущению, Денис поднял руку и с замиранием сердца уставился на собственную ладонь. Живой?!!

В первый момент он испытал столь сильное эмоциональное потрясение, что все тело обдало жаром, еще раз со всей очевидностью доказывая его материальность.

Он же умирал… Погиб… в глубоком космосе, так и не добравшись до боевого поста из-за какой-то дуры, что гуляла по оранжерее, вопреки приказу об эвакуации!..

Воспоминания обрушились на него, как каскад ледяной воды.

Голос неизвестного, что долетал до него сквозь тьму безвременья, четко прозвучал в голове Дениса. Черт!..

Он рывком сел, обхватив голову руками, и застыл, пытаясь унять бешеный стук крови в висках. Что все это значит?!

Отняв руки от головы, которая пылала в приступе горячки, Денис посмотрел на себя.

Форма… Скомканная постель… Небрежно брошенная подле обувь…

Словно он не покидал «Европу», а пришел в свою каюту после долгой утомительной вахты и завалился на койку прямо в одежде… Может ли быть такое?.. Мне просто приснился весь этот бред?!

Нет… не приснился. Каюта была чужой. Не в силах больше выносить неопределенность, он встал, дошел до двери, где был укреплен стандартный интерком, и с силой вдавил клавишу связи.

На крохотном экране появилось хмурое лицо незнакомого офицера.

Несколько секунд тот вглядывался в расположенный перед ним монитор, морща лоб, словно пытался вспомнить лицо Велехова, а затем, очевидно, вспомнив, кто это такой, ворвался на линию общекорабельной связи и молчит, глядя на него, как на восьмое чудо света, вдруг скинул маску раздраженной усталости и сказал достаточно приветливо:

— Денис Андреевич, если не ошибаюсь? Велехов?

— Да, офицер, — машинально ответил Денис, чувствуя, как дрожь, что пришла на смену жару, гуляет по телу волнами нехорошего озноба.

Не верил он. Все было как-то неправильно… Не могло быть именно так.

«Я умер…» — нашептывало подсознание, и от этой мысли становилось не по себе.

Денис считал себя боевым офицером и делал это по праву.

Война вышибает из головы одни иллюзии и неизбежно рождает другие. Единственное, к чему отношение всегда одинаково и неизменно, так это к смерти.

Слишком много отвратительного, страшного скрывает в себе данное таинство, а на войне, выставленное напоказ, грязно политое кровью, оно приобретает особую, удручающую окончательность.

Если бы Денис не видел мертвых тел, что плавали в вакууме около взорванных кораблей, то, быть может, он не испытывал бы сейчас той мучительной раздвоенности, глядя на лицо незнакомого вахтенного офицера, который явно имел на его счет определенные инструкции и в данный момент изо всех сил старался остаться если не любезным, то, по крайней мере, вежливым.

— Я должен направить вас по определенному маршруту, господин Велехов, как только вы очнетесь, — сдержанно сообщил он.

— Но я… — начал было Денис.

Офицер прервал его понимающим кивком.

— Я знаю, лейтенант, у вас масса вопросов, и, возможно, весьма личных. — Он еще раз кивнул, словно убеждая самого себя, что дело обстоит именно так. — Прошу, вас ждет командир корабля, генерал Дорохов. Он хотел лично переговорить с вами, как только представится возможность. Я уже передал сигнал на его интерком и получил подтверждение.

Денис кивнул. А что он мог возразить?

Едва оправившись от осознания собственной материальности, плохо представляя, где он находится и что с ним стряслось, он, естественно, не собирался выяснять отношения с незнакомым офицером по общекорабельной сети.

Он ограничился лишь тем, что узнал, как найти генерала, и отключил интерком.

Крохотный экран погас, а он продолжал стоять, босой, но в помятой форме, подле двери каюты, вдыхая знакомые по многим космическим кораблям запахи, в которых смешивались флюиды перегретой пластмассы, машинного масла и плохо очищенного воздуха.

Эту гамму нельзя было спутать ни с чем, и он внезапно поверил. Ну не могло быть у него столь явственного, натурального бреда, да и почему? Почему бы ему не оказаться тем самым счастливчиком, одним из миллиона, кто спасся, избежал неминуемой смерти самым чудесным образом?

Как и любому человеку, ему страстно хотелось верить в такую немыслимую удачу… Жизнь… Это слово звучало как заклятие в его голове.

И все-таки он сомневался. Чувство казалось глупым, иррациональным, но навязчивым, словно зубная боль.

В каюте Дорохова едва слышно вздыхал кондиционер.

Генерал сидел за привинченным к полу рабочим столом, который со всех сторон обступали приборные консоли. В углу бесформенной кучей валялись смятые курсовые ленты и прозрачные листы навигационных карт. Несмотря на работу кондиционера, в воздухе витал стойкий аромат сигаретного дыма.

Услышав шелест раздвигающейся двери, Дмитрий Алексеевич поднял взгляд на вошедшего.

— А, Велехов! Входи, лейтенант, входи, — зычным басом поприветствовал он Дениса и, увидев, что тот вскидывает руку, добавил:

— Брось, не напрягайся. Садись. Денис сел в предложенное кресло, которое не отличалось ни удобством, ни изяществом форм, так, выдранный с какого-то поста противоперегрузочный каркас с тонкой прослойкой поролона под задом. Велехов не был новичком в космосе, он летал давно и уже ничему не удивлялся, потому что знал, как быстро преображались космические корабли в период боевых действий. Этот отсек не являлся исключением. Даже неискушенный взгляд мог определить, что в недалеком прошлом это был кусок радиального коридора, а вот приварили пару переборок, поставили пульты, и пожалуйста: каюта, боевой пост, контрольный отсек и генеральская спальня — все в одном «флаконе».

Дорохова Денис не знал, даже фамилии его не слышал ни в разговорах, ни в редких сводках с планетных фронтов.

— С «Европы», значит? — Дмитрий Алексеевич повертел в руках какую-то отпечатанную на принтере бумажку и, положив ее на стол перед собой, взглянул на Дениса. — Как себя чувствуешь, лейтенант?

Денис напрягся.

Чувствовал он себя на удивление хорошо. Так хорошо, что тело казалось перенасыщено энергией.

— Дмитрий Алексеевич, — он поднял взгляд на генерала, к которому почувствовал неосознанную симпатию, как только вошел и увидел его открытое лицо с немного грубоватыми чертами. — Я… Я не понимаю, что произошло.

Дорохов вздохнул, сцепив пальцы рук в замок.

— Ты ведь погиб на «Европе», верно? — негромко, словно страшась заданного вопроса, спросил он.

Денис вздрогнул. На мгновение он ощутил дурноту, словно слишком много крови прилило к голове, но длилось это только секунду, не больше. Слова Дорохова внезапно превратили его смутное, едва осознанное беспокойство в четкий, свершившийся факт.

Чудес не бывает. Он действительно погиб на «Европе».

Значит…

Значит, те голоса, что он слышал из-за стены плотного мрака, и есть реальность. Не бред, не паранойя травмированного сознания, а реальность…

— Что со мной сделали? — спросил он, не поднимая глаз и хмуро глядя себе под ноги на клепаный металлический пол отсека.

Вопрос повис в воздухе.

Денис не решался поднять голову, не желая увидеть сочувственный взгляд старого генерала, а тот, видимо, силился подобрать нужные слова, чтобы не убить его сразу…

— Война… — Это слово прозвучало в тишине отсека, как тяжкое проклятие. — Ты действительно умер, лейтенант, но наши медики вытащили тебя с того света.

Тебе повезло…

— Повезло? — Денис вскинул голову. — Кем я стал?

— Не понимаю… — Дорохов старался говорить спокойно и бесцветно, но Денис уже понял все и потому отчетливо услышал фальшь в голосе своего нового начальника. Тот явно сочувствовал ему, но какого черта?!

— Кого из меня сделали?! — повторил Велехов, слегка привстав. О субординации он не думал, да и о последствиях тоже. Сейчас его занимал только этот, раздувшийся до огромных размеров вопрос.

— Сядь! — резко осадил его Дорохов. Денис продолжал приподниматься.

— Говорю — сядь! — Тяжелая рука Дмитрия Алексеевича легла на плечо Дениса. Генерал встал, прошел по тесному пространству отсека и остановился около него.

— Прежде чем я начну отвечать на твои вопросы, Денис, запомни одно — ты все еще офицер. Война продолжается, планеты горят, весь мир полетел к черту! — Голос старого генерала дрогнул. — Ты на борту крейсера «Игла», которым командую я. Лейтенант Велехов включен в состав секретного спецподразделения, которое подчинено также мне. Никто не отменял ни войны, ни твоего долга, как человека и солдата. Просто время такое… — он запнулся, подбирая слово, — мерзкое, неправильное, что ли. Вот и выходит все не по-людски… — Дорохов вернулся к столу и сел, тяжело опершись о столешницу. — А теперь валяй, спрашивай. Отвечу все, что знаю…

К этому моменту Денис уже успел пережить в своем сознании короткий кошмар. Кровь понемногу отхлынула от лица.

Он умер… Потом его воскресили…

— Кто я такой? — глухо и хрипло спросил он, удивляясь, как тяжело выходят слова из пересохшего горла.

— Человек, — не колеблясь ответил Дорохов, — Будь рядом больше спасательных кораблей, ты бы и не умер.

— Кто меня спас?

— Беженцы. Те, кто отвалил от «Европы» на шлюпках. Они вернулись сразу же, как только закончился бой. Все время висели рядом на гипердрайве. Подбирали всех, кто подавал надежды на реанимацию. В том числе и тебя. Декомпрессии легких у тебя не было, так что — легко отделался.

Денис машинально кивнул. Звучало правдоподобно.

— А потом? — решился уточнить он.

— Потом тобой занимались военные нейрохирурги. Юридически ты был мертв, и потому твое тело включили в список на формирование спецотряда.

— Что это значит? Из меня сделали зомби?

— Брось ты нести чушь! — взорвался Дорохов, для которого это слово прозвучало слишком резко и отвратительно. — Я не знаю, как тебя назвать, Денис… — внезапно понизив голос, добавил он. — При реанимации тебе имплантировали под черепную коробку некоторые электронные системы.

— Хороша реанимация, — огрызнулся Денис, мучительно переваривая услышанное.

— Плоха или хороша, но ты живой и снова в строю. И тебе предстоит принять участие в операции по зачистке Черной луны.

— Это еще где? — мрачно осведомился Денис.

— В космосе. На нейтральной территории. Странная такая система, — Дорохов в задумчивости потер небритый подбородок. — Три планетоида в розетке, без звезды, крутятся вокруг единого центра масс. Там был секретный космодром Альянса, который мы смели с орбиты ко всем Шиистам, но они изрыли всю луну, соорудив глубинные коммуникации. Вся поверхность сожжена, сплошной шлак, а внутри еще сидят какие-то ублюдки и время от времени шарахают ракетами по нашим системам. Точки старта мы давим, но это — мышиная возня. Нужно вычислить их гнездо и уничтожить раз и навсегда. Вот тут и нужны такие, как ты. Мы уже потеряли один крейсер, пытаясь десантироваться… — угрюмо признался Дорохов. — Шарахнули по нас нервно-паралитическим полем — и все… амба. Полегли ребята. Вытащили человек десять, и все как один невменяемы.

— А я? — задал Денис резонный вопрос.

— Ты пройдешь, — убежденно ответил Дорохов. — Для того и ковырялись нейрохирурги. К тому же вас будет целый взвод.

— И все, как я?

— Кто как… — насупился Дмитрий Алексеевич. — Приятного не увидишь. Некоторых собирали по частям… из того, что осталось!.. — жестко закончил он. — Война, Денис… Война и кровь… Наш бортовой медике лучше тебе объяснит, а я, извини, не специалист!

От Дорохова Денис вышел совершенно одуревший, разбитый и злой.

Попав в коридор, он прислонился к холодной, чуть подрагивающей стене и закрыл глаза, пытаясь унять бьющую по телу дрожь…

«Зомби!.. Киборг!.. Урод!.. Недочеловек!..» — орало воспаленное сознание, издеваясь само над собой.

Он машинально поднял руки и сильно прижал ладони к вискам.

«Заткнись!.. Заткнись!..» — мысленно кричал он, но легче не становилось.

Он слишком ясно представлял, что с ним сделали.

Очертания двух фигур, склонившихся над его безвольным телом, становились все явственнее, словно кто-то, издеваясь, прорисовывал их черты в сознании Дениса.

Вот один из них нажимает сенсор на парящем подле его головы миниатюрном пульте, и тонкий гибкий манипулятор тянется внутрь его черепной коробки, удерживая в своей лапке микрочип. Несколько секунд он копошится там, в ЕГО МОЗГУ, а потом выныривает из пульсирующего оголенного скопления нейронов уже пустым и окровавленным…

У Дениса вдруг появилось тошнотворное ощущение того, что он чувствует все эти электронные дополнения под своим черепом. Маленькие, давящие изнутри центры боли…

Так можно было запросто сойти с ума.

Он должен был успокоиться. Убедить себя в том, что трепанация черепа не столь уж и великая цена за вновь обретенную жизнь.

Он заставил себя отнять ладони от пылающих висков и открыть глаза.

Ты живой… Живой и нормальный…

Переборка напротив уже не дрожала, а ее серый фон не плыл перед глазами.

Стих и утробный гул, что прорывался сюда вместе с вибрацией из недр космического корабля. Очевидно, закончился какой-то маневр, быть может, «Игла» погрузилась в «гипер» или поднялась из него.

Денис слушал внезапную тишину, охватившую корабль. Она не была полной, гробовая тишина вызвала бы в нем неосознанную тревогу, а эта, наоборот, успокаивала. В ней сплелось воедино множество тихих, едва слышных звуков: характерное посапывание насосов регенерации, тихий, почти неуловимый высокочастотный присвист работы силовых установок, басовитый, монотонный, стушеванный множеством звукопоглощающих переборок вой генераторов искусственного тяготения…

Корабль жил. Он выполнял задание вне зависимости от мук и желаний какого-то там лейтенанта Велехова.

Шла война. Жестокая, кровавая и беспощадная.

Денису внезапно стало совестно, неудобно перед самим собой. Ведь его вырвали из лап смерти, вернули жизнь, а он психует, как зеленый новобранец перед боем. И все же мысли оставались тяжелыми, они ворочались в голове, как булыжники, давили, словно он подсознательно ощущал постоянную угрозу со стороны, какую-то диктовку чужой воли, как будто его вели по заранее уготованному лабиринту, отклоняя то в одну, то в другую сторону, что создавало иллюзию свободы, а на самом деле он лишь строго следовал по намеченному кем-то маршруту, потому как иного пути просто не было…

Ему вдруг нестерпимо захотелось вернуться назад, войти к генералу и еще раз взглянуть в его глаза, спокойные и усталые. Но, естественно, Денис не поддался этому дурацкому желанию.

Он повернулся и пошел прочь, вдоль плавно изгибающегося коридора.

Ему очень много нужно было осмыслить, принять в своей душе. Со стороны могло показаться, что этот молодой офицер с осунувшимся лицом и глубоко запавшими глазами — просто слюнтяй, но на самом деле все обстояло далеко не так. Велехов не раз рисковал своей жизнью, и все, кто летал с ним, знали: Денис — не трус. Просто он привык сначала думать, а потом делать. Так воспитали его родители, оставшиеся на далеком Кьюиге. Они с детства внушали ему, что разум — это основной инструмент выживания. Будучи маленьким, Денис не всегда мог постичь мудрость и тайный смысл таких наставлений, и только повзрослев, попав в водоворот жизненных проблем, он ясно осознал правоту родителей.

Лучше разобраться во всем сейчас, чем плыть по течению обстоятельств, оставив за душой груз сомнений…

Казалось бы, тебя вытащили с того света, чего уж тут мучиться, размышлять? Живи и радуйся, потому что сотням других парней повезло гораздо меньше, они продолжали плавать в космосе на местах боев кусками мороженого мяса, а ведь подавляющее большинство из них с радостью позволили бы покопаться в собственных мозгах в обмен на ЖИЗНЬ… В конце концов, какая разница, надеваешь ты скафандр, снабженный системами теплового видения и компьютерного обнаружения целей, или носишь их в себе?

«Думаю-то я сам…» — размышлял Денис, продолжая бесцельно идти по пустому палубному, коридору.

Почему же тогда его не покидало подспудное ощущение извращенности, несвободы своего сознания, словно его действительно зомбировали, превратили в послушную марионетку, подвешенную на тонких невидимых ниточках чужой воли?

Коридор уводил все дальше и дальше, в глубины боевой палубы крейсера, мимо запертых дверей огневых отсеков, рядом с которыми красовались короткие фосфоресцирующие надписи предупреждающих указателей, мимо характерных выступов в переборках, за которыми прятались оружейные эскалаторы, что во время боя подавали боекомплекты к вакуумным орудиям, черпая их из расположенных ярусом ниже орудийных погребов, мимо приоткрытых дверей дежурных отсеков, где отдыхал или нес службу личный состав этой палубы…

Все было привычно глазу, знакомо… и в то же время настораживало, угнетало, словно все окружающее не больше чем ширма, декорация, за которую он не в силах заглянуть…

Сомнениям Дениса положил конец случайно услышанный звук.

Он был так необычен, нехарактерен для космического корабля, что моментально привлек к себе внимание Велехова.

Звук был чистым, звенящим и… грустным.

Он остановился, прислушиваясь.

Из приоткрытой двери расположенного по правой стороне коридора отсека доносился приглушенный голос и этот чистый, подрагивающий звук.

Денис непроизвольно шагнул вперед, заглянув в помещение боевого поста.

Картина, представшая его взгляду, оказалась вполне обычной, за несколькими исключениями, конечно.

Стены отсека образовывали две бронированные плиты, что выступали из переборки, сужая и без того тесное помещение. Это были несущие опоры станины жестко связанного с обшивкой крейсера вакуумного орудия. Между ними, в конце пенального помещения над ступенчатым выступом компьютерной консоли, серебрился мягкими узорами точек овальный целевой монитор. К системе наведения был подключен мигающий зеленым индикатором тестер. Шла обычная, плановая проверка электронных цепей орудия. Три оператора, что составляли расчет такой орудийной башни, сидели в креслах, повернув их друг к другу. Между ними на перевернутом кофре из-под тестера была разложена нехитрая синтетическая закуска из бортового рациона, а по рукам медленно шла пластиковая фляга. Что за жидкость содержалась в ней, догадаться было нетрудно, но не она привлекла внимание Дениса.

Один из бойцов, задумчиво наклонив голову, перебирал пальцами струны гитары. Его лицо, повернутое в профиль, заставило Дениса внутренне сжаться. Он умел отличать пеноплоть от натуральной кожи, а парень, похоже, не очень старался скрыть свою неполноценность. Укрепленная на месте правого глаза крохотная видеокамера чуть подрагивала, ворочаясь в прорезиненном гнезде, когда он переводил свой взгляд с одного предмета на другой.

Денис замер на пороге, завороженно глядя, как пальцы незнакомого сержанта перебирают струны.

Его голос оказался тих и глубок:

Его голос вдруг надломился, гитара зазвучала резче, тревожнее:

Сержант склонил голову совсем низко, словно пел про самого себя, и слова давили на его плечи тяжким грузом, пригибая к металлическому настилу палубы…

Сержант вдруг оборвал мотив, словно отсек, обрубил мелодию, и, не глядя по сторонам, потянулся за флягой.

Денис отступил в глубь коридора. В его душе творилось что-то невообразимое. Он чувствовал — там все горит, ноет…

Он ведь даже не спросил у Дорохова, цела ли его планета, устоял ли Кьюиг против земных армад.

Ему вдруг стало так нехорошо, словно он предал их всех… Всех, кого заслонял грудью на этой войне, которая все еще продолжалась, а он… Он забыл о ней, потонув в собственных проблемах, не понял слов генерала о том, что еще ничего не предрешено и не кончено…

Теперь ему уже казалось диким, как он мог сомневаться, мучиться, когда мир рушится в бездну?

Даже если из него слепили киборга, что из того? Война изуродовала их всех в большей или меньшей степени. Сначала нужно покончить с этим ужасом, а уж потом настанет время решать, кто ты и как жить дальше…

Денис развернулся и зашагал назад, в ту часть корабля, где он видел указатель тренажерного блока адаптации.

Ему предстояла работа. Страшная. Ненавистная. Но она должна быть выполнена, хотя бы ради того, чтоб будущим детям, как справедливо подметил тот сержант, было где рождаться…

Если бы Денис знал… Если бы он знал, что в этот момент некий Джедиан Ланге мысленно потирает руки, поздравляя самого себя. Образы, созданные им на основе психосоматических матриц реальных людей, таких как генерал Дорохов или сержант Грин, сработали блестяще.

Обкатка Дениса на виртуальной модели «Черной луны» началась.

Он думал, что продолжает ту самую войну, что закончилась около ста лет назад полной и безоговорочной победой Колоний.

Если бы Денис знал… Но спеленатый по рукам и ногам, опутанный кабелями интерфейсов, что тянулись от компьютерных терминалов к его голове, он мог двигаться и ощущать лишь в той реальности, что создал для него Джедиан.